5
Крестьянин - звено в цепи поколений - как предыдущих, так и последующих - так что поколения прошлого, так же как и ещё не рождённые поколения будущего, пребывают вместе с ним в тишине. Человек любого другого образа жизни, отличного от крестьянского, не только навязчивей крестьянина, но и более вовлечён в настоящее и больше отрезан от прошлого и будущего, он больше отрезан от тишины.
Когда крестьяне шумят на своих празднествах, то они словно бы пытаются вырваться из объятий тишины, и для этого им необходимо прилагать усилия.
Взгляните на движения крестьян на старинных картинах голландских мастеров. Движения их лиц и конечностей суть движения людей, только что восставших из тишины, яростно отряхивающих с себя весь мир и спокойствие, и сквозь слёзы и смех производящих одномоментно все только возможные движения, на кои способны их лица и конечности - всё, о чём они позабыли в тишине.
6
Крестьянин, сидящий вечером с женой перед домом - оба погружённые в затянувшуюся тишину... Вдруг из уст одного или другого в тишину роняется слово. Но тишина не нарушена: слово как будто лишь постучалось, чтобы удостовериться, что тишина всё ещё тут, и снова отступило назад. Или же оно появилось лишь с тем, чтобы тишина предстала во всём своём величии; это последнее слово, бегущее за остальными - уже прозвучавшими и сгинувшими, запоздалое слово, принадлежащее больше тишине, чем языку.
Это безмолвие крестьянина вовсе не значит потери языка. Напротив: в подобном состоянии тишины человек возвращается к началу времён, когда он ждал от тишины дара слова. Он словно раньше и не владел словом; оно словно давалось ему теперь в первый раз. Первое слово опять появляется - но не из человека, а из тишины.
Слово, срывающееся вверх с просторов тишины, подобно человеку, взмывающему ввысь с уровня земли. Но сегодня только у крестьянина сохранился этот изначальный уровень тишины. Крестьянин, взмывающий вверх с полей, соответствует изначальному уровню тишины, из которого возникают человеческие слова.
ЛЮДИ И ВЕЩИ В ТИШИНЕ
1
Nous nous taisions. Heureux ceux, heureux deux amis, qui s'aiment assez, qui veulent assez se plaire, qui se connaissent, qui ¿entendent assez, qui sont assez parents, qui pensent ec sentent assez de même assez ensemble en dedans, chacun séparément, assez les mêmes, chacun côte à côte, de marcher longtemps, longtemps, d'aller, de marcher silencieusement le long des silencieuses routes. Heureux deux ainis, qui s'aiment assez pour (savoir) se taire ensemble. Dans un pays qui sait se taire. Nous montions. Nous nous taisions. Depuis longtemps nous nous taisions. (Пеги)
За благо следует почитать не только общее понимание сути вещей, но также и понимание сути тишины. Быть безмолвным значит не просто молчать. Тишина должна присутствовать в человеке на правах первичной действительности, а не только в качестве противоположности речи. Пребывание в этой первичной тишине придаёт иное измерение жизни человека, который лишь будучи в слове является самим собой: такое пребывание оживляет тишину. Оно направляет его вовне жизни в слове - в жизнь вне слова, т.е. направляет человека вне его самого.
Часто Платон Каратаев говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо... Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад... Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. (Толстой, "Война и мир")
Это наглядный пример человека, пребывающего внутри столь прочного, неизменного порядка, что для совершения поступков слово больше не требуется. Поступки следуют один за другим - беспрепятственно и незаметно.
Платон Толстого не нуждается в словах, и, следовательно, его слово обретает самостоятельность. Оно более не связано с предметом или с другими словами, но всё же ещё не раскрепощено до конца: оно блаженно парит поверх предметов и поступков. Слова взаимосвязаны и удерживаются друг с другом не за счёт формальной внешней логики, но посредством блаженства их собственной свободы. Поэтому "здесь нет противоречий", и человек может "говорить совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое будет справедливо".
Слова указывают не на себя и не на вещи или поступки, описываемые ими, но на блаженство внутренней свободы. Такой человек может говорить и при этом быть безмолвным; молчать и при этом говорить. По сути дела слово озвучивает тишину, и счастье, обычно переживаемое лишь как ощущение, обретает очертания явленного предмета, ясно видимого в своей открытости.
2
Крошечные старинные городки кажутся лежащими в пропасти тишины, по окраинам всё ещё окутанные тишиной. Словно в этом месте с тишины стянули покрывало; словно сама тишина глядит с высоты вниз на городок.
Дома как будто онемели от ошеломления, вызванного чересчур внезапным появлением маленького городка на поверхности тишины.
В маленьком городке всё расположено очень близко друг к другу. Дома, улицы, площади теснятся так плотно, словно приготовились к немедленному самоустранению. Кажется, что достаточно одного единственного толчка, и всё снова исчезнет в зияющей тишине.
Улицы походят на мосты, перекинутые над тишиной. Пешеходы же ходят по ним взад и вперёд так медленно, что создаётся впечатление, что они опасаются за прочность земли под ногами.
Надёжен лишь собор - он стоит подобно крепкой трубе, по которой тишина опускается вниз навстречу ещё более глубокому безмолвию.
Крупные города современного мира резко отличны от этой картины. Тишина словно внезапно взорвалась и разметала всё вокруг в хаос и смешение. Сам город оказался разрушен в результате взрыва тишины. Он лежит теперь в обломках, оставшихся после взрыва, и похож на руины тишины.
Язык, на котором разговаривают люди в крупных городах, больше не принадлежит им. Он стал частью общего шума, словно слова больше не проистекают из человеческих уст, но в виде визга и крика происходят из недр механизма мегаполиса.
Распространено мнение, что если ищешь "спокойствия природы" и тишины, то достаточно выбраться за город. Но люди и там не обретают тишины; ведь вместе с собой они приносят шум больших городов и собственных душ.
В этом опасность движения "обратно к земле": шум, ранее сосредоточенный в крупных городах, запертый в них словно в темнице, вырывается теперь на природу. Децентрализация мегаполисов равнозначна децентрализации шума, а значит распространению его вне города.
3
Порой, когда полуденный свет освещает стены дома, то свет этот словно овладевает ими от имени тишины. В полдень с приходом жары можно ощутить приближение тишины. Свет уверенно ложится на стены в знак их принадлежности тишине.
Дверь в стене заперта, окно задёрнуты занавесками, люди внутри затихли, словно склонив свои головы в приближении тишины.
Кажется, что под давлением тишины стены вдавливаются внутрь дома.
И вдруг стены изнутри озаряет песня. Звуки её подобны ярким шарикам, ударяющимся о стену. И с этого момента тишина начинает подниматься по стене и отрывается в небо, и окна в стене напоминают ступени лестницы, по которой ввысь вместе с песней устремляется тишина.