Сексуальное - это ещё один фундаментальный феномен, всегда находящийся в человеческом распоряжении. А поскольку в наши дни фундаментальный феномен тишины оказался в прискорбном состоянии, то человек попал под сильное влияние сексуального; он перестал замечать, что безудержная сексуальность потеряла всякую меру и принимает теперь извращённые формы, выходя за границы своего должного места среди прочих фундаментальных феноменов.
Тишина напоминает некое древнее, забытое животное, чья широкая спина всё глубже утопает в колючих зарослях мира шума, словно эта доисторическая тварь постепенно погружается в глубины своей собственной тишины. Но порой, однако, весь шум нынешнего мира представляется не более чем жужжание насекомых на этой широкой спине тишины.
ТИШИНА КАК ИСТОЧНИК РЕЧИ
1
Речь возникла из тишины - из полноты тишины. Полнота тишины должна была бы разорваться в клочья, не найди она способа вытекать в речь.
Явившаяся из тишины речь оправдана предшествовавшей ей тишиной. Дух узаконивает речь, но именно тишина, предшествовавшая речи - это беременная мать, разрешившаяся речью при созидательном содействии духа. И символ этого созидательного содействия духа - тишина, предшествовавшая речи.
Когда бы не заговорил человек, каждый раз слово его появляется из тишины.
Оно является так самоочевидно и ненавязчиво, словно речь - это всего лишь оборотная сторона тишины, словно тишина просто совершила оборот вокруг себя. И в самом деле, речь - это оборотная сторона тишины, так же как и тишина - оборотная сторона речи.
В каждом слове есть нечто от тишины, что свидетельствует о ней, как об истоке речи. И во всякой тишине есть нечто от высказанного слова, как свидетельство мощи тишины, способной творить речь.
Поэтому речь сущностно связана с тишиной.
Лишь говоря с другим, человек удостоверяется в том, что речь более не принадлежит тишине, но - человеку. Он познаёт это через Ты другого, ибо лишь через Ты слово впервые начинает принадлежать человеку, а не тишине. И всё же, когда двое общаются друг с другом, то всегда присутствует и третий: слушающая тишина. Вот, что придаёт широту общению: слова движутся не в узком пространстве, занятом двумя собеседниками, но приходят издалека, из того места, где слушает тишина. И это придаёт словам новую полноту. Но и не только это: слова выговариваются так, словно они - возникают из тишины, из этого третьего, и потому слушателю открывается большее, нежели сам говорящий способен поведать. В таком разговоре тишина - это третий собеседник. В конце платоновских диалогов всегда вещает сама тишина. Те же, кто говорил, оказываются её слушателями.
2
Было сказано, что, когда Бог сотворил человека, Он говорил с ним: как если бы человек ещё не осмеливался произнести слово, не осмеливался обладать словом; как если бы Бог, говоря с человеком, хотел приучить его привычке распоряжаться словами.
"Если мы вспомним о красоте, мощи и многообразии языка, раскинувшегося по всей земле, то мы увидим в нём что-то почти нечеловеческое; что-то, что не похоже на исходящее из человека; что-то, чьё совершенство человек на самом деле лишь испортил и извратил" (Якоб Гримм)
Источник языка непостижим, как и источник всего сотворённого, поскольку он берёт свой исток в совершенной любви Творца. Только постоянно пребывая в совершенной любви, человек может познать источник языка и всего тварного.
3
Ясно выраженное и чётко оформленное слово возникает из неотчётливой, широко раскинувшейся области первобытной тишины.
Тишина раскрывает себя в тысяче невыразимых форм: в тиши рассвета, в молчаливом вознесении деревьев к небу, в незаметном наступлении ночи, в тихой смене времён года, в падающем лунном свете, сочащемся в ночи подобно дождю тишины; но более всего - в тихости устремлённой внутрь души. Все эти формы тишины безымянны: тем яснее и увереннее возникающее из неё слово, контрастирующее с безымянной тишиной.
Нет естественного мира шире, чем естественный мир тишины; нет духовного мира шире, чем духовный мир языка, сотворённого миром тишины.
Тишина - это мир в себе, и на примере этого мира тишины речь узнаёт, как следует обосновываться в этом мире; мир тишины и мир речи противопоставлены друг другу. Поэтому-то речь противопоставляет себя тишине, однако не как враг: она всего лишь другая - оборотная - сторона тишины. Прислушавшись, можно различить тишину, звучащую в речи. Настоящая речь в действительности есть ни что иное как отзвук тишины.
4
Звучание музыки, в отличие от звучания слова, не противостоит, но скорее сонаправленно с тишиной.
Звуки музыки словно проносятся над поверхностью тишины.
Музыка - это зазвучавшая тишина, погружённая в собственные грёзы. Звонче всего звучит тишина именно в тот момент, когда замирают последние звуки музыки.
Широко раскинулась музыка; она способна охватить собою весь мир. Правда, этого не случается, ибо музыка охватывает мир медленно, стыдливо, ритмично, всегда возвращаясь к одним и тем же основным мелодиям, и потому может показаться, что музыка вовсе никуда не уносилась, что музыка была повсюду и одновременно в определённом ограниченном месте. В музыке отдалённость и близость пространства, безграничное и ограниченное соприсутствуют в благородном единстве, подкрепляющим душу утешением и благоговением. Вот почему музыка так успокаивающе действует на беспокойных людей: душа обретает умиротворение в музыке - здесь ей нечего опасаться.
5
Язык - это не просто один мир, приложенный к другому. Ему присуща своя полнота, выходящая за рамки целесообразности: в языке сокрыто больше, чем это необходимо для простого понимания и осведомления.
Конечно, язык принадлежит человеку, однако он так же принадлежит и самому себе. В нём заложено больше боли, радости или печали, чем человек способен извлечь из себя. Язык словно придерживает для себя необходимое ему количество боли, скорби, радости или восторга.
Язык порой творит поэзию по собственной воле и для себя самого.
6
Тишина способна прожить без речи, но речь не может обойтись без тишины. Лишившись её фона, слово теряет свою глубину. Тем не менее, тишина сама по себе не превосходит речь, но наоборот, мир тишины без речи - это мир до сотворения, мир неоконченного творения, мир грозный и опасный для человека. Лишь с появлением из тишины речи, тишина преображается из состояния, предшествовавшего творению, до состояния творения, из доисторического - в историю человека, вступает в близкую связь с человеком, становясь частью человека и законной частью речи. Но речь превосходит тишину, потому что именно речь, а не тишина, впервые конкретно выражает истину.
С помощью речи человек впервые становится человеком:
Случайность ли, что греки определяли существо человека как ζωον λογον ξχων? Позднейшее толкование этой дефиниции человека в смысле animal rationale, «разумное живое существо», правда не «ложно», но оно скрывает феноменальную почву, из которой извлечена эта дефиниция присутствия. "Человек кажет себя как сущее, которое говорит." (Хайдеггер)