Приход Бога в гости означал радость и праздник, то есть гуляние и внутреннюю тишину, недеяние в действии, чтобы не просмотреть, не прослушать Бога. Недеяние в действии по-русски называлось Действо, и мы обнаруживаем его ярче всего в христианской храмовой традиции (напр., Пещное действо) и у скоморохов, где весь образ жизни есть действо, спектакль. Но что такое действо? Сейчас под спектаклем понимается жизнь понарошку. Но для человека той эпохи это не так. Достаточно посмотреть, как воспринимают спектакль дети. Нет, эта жизнь на сцене или на экране для них совершенно всерьез. Но что-то же в действе понарошку?! Труд понарошку! В праздник нельзя трудиться, поэтому и назывался на Руси завершающий день седмицы – Неделя. День недеяния. Поэтому и Понедельник – "трудный день". Не плохой, как это стало восприниматься сейчас, а день труда. А скоморох – единственный, кто в поте лица трудится во время Священной Недели и не наказуется за это Богами – творит действо. То есть обряд, во время которого Боги и дают оценку нашему труду и служению. На самом деле скоморох не совершает этим трудом святотатства, потому что, как всякий лицедей, он исчезает за своей маской и для зрителя и для самого себя. А это значит, что на сцене присутствует вместо него другой, и какова бы ни была конкретная личина – а лицедей будет менять их по ходу спектакля неоднократно, как оборотень, – этот другой не просто персонаж и даже не человек. Главным оборотнем в этом мире является тот, кто может принимать все образы и даже более того, кто их творит, то есть Бог. Он-то и разговаривает с народом во время скоморошьего действа, только умей его услышать сквозь шум персонажа. В древнюю эпоху люди умели слышать и видеть сквозь пленку обличий и обыденности. Знаком этого является такое широкое и повсеместное распространение искусства гадания – коби, кобенья, по-русски. Для того, чтобы прозреть линии Судьбы или речь Бога в трещинках на обожженной бараньей лопатке или в полете птиц, надо было обладать очень высокой созерцательностью и внутреннею тишиной. Для этого и требовалась способность переходить б праздность непосредственно из труда, находить радость, как признак присутствия Бога, во всем, что тебя окружает, но еще важнее, уметь впадать в Божественное недеяние, чтобы не просто слышать Богов, а и быть домом, принявшим Гостя.
Всем знакомо уподобление дома человеческому телу в народной культуре. Но существовало и обратное уподобление: тело наше есть дом Души, дом Духа Божиего. Это тоже знакомо. Вот только воспринимается как метафора, литературный оборот. В древности же, как и у детей, это понималось буквально. И Боги приходили к нам в гости и в наши Дома и в наши Тела. Если Бог приходил в твой дом – дом становился Храмом, отсюда и русское название дома – Хоромы. Если же он входил в твое тело, ты сам становился на это время Богом. В Тропе отношение к Телу было божественным, и возможно, существует какая-то этимологическая связь между древними индоевропейскими словами
Тело и Тео – Бог. Только умеющий приглашать или впускать Богов в храм своего тела мог считаться жрецом в глазах народа. Сходное отношение мы можем обнаружить в шаманизме и в любом экстатическом культе. Способы перевода себя в измененное состояние сознания, когда сознание твое освобождается от личностного наполнения и оказывается в состоянии какое-то время воспринимать мир в чистом виде – впустить в себя Бога – были разными в каждом культе. Но обязательно были, иначе народ не чувствовал бы себя в том мире защищенным и не смог бы существовать. Судя по величию Русского народа, его жрецы владели этим искусством в совершенстве. Их прямыми наследниками были творцы действ скоморохи и, в какой-то мере, офени. Настоящий офеня не просто завлекает своими песнями, потешками и прибаутками покупателей, но и творит им праздник, устраивает гулянье. Знаменитая песня про ухаря-купца, заехавшего в деревню коней попоить, рассказывает о том, как он задумал гульбою народ подивить. По сути, песня полностью накладывается на сюжет Некрасовских "Коробейников" и отражает в сознании один и тот же образ – человека, творящего народу праздник. Наградой ему отнюдь не деньги – девичья любовь, людское веселье, да булатный нож… Далеко не все офени умирали дома. Домовиной им часто становилась придорожная канава. Такой финал признавался возможным всеми офенями и всеми скоморохами. Его ждали, к нему готовились, с мыслью о нем жили. Это была одна из психологических установок жизни дорожного человека, что означает, что они специально готовились к уходу в Мир иной через ворота того Храма, который раскинул свой свод над алтарем дороги. И это не имеет отношения к оценке такого социального явления, как разбой, но если ты всю жизнь знаешь, что уйдешь из нее под ножом татя с большой дороги, и хочешь уйти светло, то ты вынужден воспринимать его жрецом. Жрецом Смерти. Какая-то часть мистического почтения к Смерти непроизвольно переносится на ее жреца, закладающего тебя в жертву. Ты можешь сражаться за свою жизнь, но когда Душа твоя отлетает, ты обязан, если ты действительно жрец плодородия, благословить Мир и открывший его двери нож. Психологический механизм, позволявший уйти так, можно назвать Искусством светлой смерти. Он подобен тому, как умирали русские старики, которые, за день перед смертью, сходивши в баньку, надев чистую рубаху и улегшись под образами, требовали: "Зовите родных прощаться – завтра уходить буду!.." Насколько я смог понять, умение умирать светло было одним из вершинных искусств жреческой науки, сохраненной скоморохами и офенями в Тропе.