— Я смогу идти, госпожа. Но я не сумею защитить тебя, госпожа… — Он действительно встал и поднял на плечо корзину с нюхачом.
Пробивать тропу к дороге пришлось мне. Мушкеты и отсыревший порох мы выбросили, из трех арбалетов после прыжка в болото сохранился один, но к нему кончились стрелы. К великому счастью, я не рассталась с кинжалами и прочими прелестными вещицами из женского арсенала. Тонг-Тонг тяжело шагал следом, гарды мечей тускло поблескивали у него за спиной, но ввязываться в драку ему явно не стоило… Дорога из белого песчаника, утрамбованного тысячами ног и копыт, разрезала пеструю чащу надвое, как портновский нож режет натянутую ткань. Дорога, построенная прежним наместником, Леонидом, еще до того, как он принял венец в Фивах и прекратил досаждать мне своей слюнявой любовью. Впрочем, надо признать, что ради меня Леонид был готов выделить Ивачичу две тысячи наемников, расквартированных в Пелопонесе. Две тысячи всадников — явно недостаточно для того, чтобы вынудить султана к переговорам, тем более что Леонид категорически отказывался дать центавров. Якобы потому, что центавры долго не протянут на Великой степи. Между прочим, это правда…
Они так и не пришли к соглашению, каждый остался при своем. А результатом переговоров стало то, что султан подле всех известных ему Янтарных каналов расставил охрану с бронеголовыми аспидами, нарочно натасканными на запах македонян, на запах тех сортов оливкового масла, которое жмут из ягод ночами под Гневливой луной моей сияющей родины. Султан не на шутку испугался…
А Леонид продолжал строить полисы в провинциях и мостить дороги, особенно вдоль Шелкового пути. Такие же замечательные дороги для колесниц, как эта…
Мы остановились передохнуть на обочине, возле столбика из розового мрамора, на котором были выбиты цифры. До Пешавара две тысячи дельфийских стадиев, до Бомбея — не указано, на юг дорогу не успели достроить. Я осторожно опустилась на камни и прислушалась. Слух мой тоже становился острее с каждой песчинкой, словно выпали серные пробки. Я различала клокотанье, уханье, писк тысяч мелких живых созданий в джунглях, хохот обезьян, рыканье леопарда, спокойную поступь рогачей на водопое, нежное трепетанье ленивцев, свист ветра в крыльях пикирующих орлов и мелкое подрагивание почвы под копытами сотен винторогих. За пологом вечнозеленого бормочущего леса нас ждал Шелковый путь. Там я могла рассчитывать на помощь. В шатрах харчевен, в придорожных лавках уважали Красных волчиц…
— Нас окружают, — сообщила нюхач таким будничным тоном, что я едва не вытряхнула ее из корзины. Тонг-Тонг тут же вскочил, обнажив оба меча. С него лило градом, и каждая испарившаяся капля пота на мгновение приближала его к гибели. Пурпурные бабочки кружили вокруг прохладных лезвий, вероятно, их влек сладковатый вкус заговоренного масла из лепестков амарилиса, которым я смазывала клинки. Бабочки кружили красиво, в духе живописи хинцев, и в другое время я пригласила бы художника, чтобы запечатлеть мгновение.
— Кто? Кого ты чуешь? Никто не мог знать… — но тут я заткнулась, потому что услышала. Снова приложила ухо к земле и услышала то, что нюхач заметил давно.
Они не шевелились и умело сдерживали дыхание. Их выдавало биение сердец, которое я вначале ошибочно приняла за шум водопадов. Они умело вплели свое дыхание и стук сердца в порывистое дыхание реки.
Разумные, но не люди.
Я уже догадалась, кто это.
Они терпеливо ждали, пока мы выдадим себя движением, пока мы выдадим себя топотом, чтобы развернуться ловчим строем и сжать круг. Лучше них никто не охотится, по крайней мере, на Восточном и Южном континентах.
— Об этом Янтарном канале никто не мог знать, — я откинула крышку с корзины и приставила острие кинжала к зрачку нюхача. — Как они нас нашли? Это ты выдала нас?
— Сегодня я впервые встретила женщину, которой дарят Янтарные каналы, — усмехнулась Кеа, и ни одной робкой ноты не прозвучало в ее скрипучем голосе. — Как я могла донести, если не была даже уверена, что ты меня подберешь?
— Да, извини… — Я убрала нож. — Но как они тогда узнали?!
— Они приближаются, и с той стороны реки тоже, — ровно продолжала Кеа, как будто между нами ничего не произошло. — Крупные существа, укрытые металлом. Многие устали, их покусали слепни и осы, они недовольны и злы.
— Ты можешь найти лазейку? У нас есть шанс ускользнуть?
— Нет, Женщина-гроза. Они движутся тремя очень плотными колоннами, это похоже на лопасти водяной мельницы, или на тюльпан, готовый закрыть лепестки на закате. Очень похоже на лепестки… Но я ошиблась, с ними есть одна женщина, обычная самка человека. Я не учуяла ее сразу, потому что эта женщина постоянно спит. Мне сложно объяснить. Она бодрствует, но как будто одновременно находится во власти снов…
— Это оракул.
— Кто это, Женщина-гроза?
— Это центавры, и с ними оракул.
— Центавры? Они намерены причинить нам вред? Ты будешь драться с ними, Женщина-гроза?
Я представила себе трехлепестковый строй, специально созданный для прочесывания чащобы, шеренгу блистающих грудных панцирей и шеренгу квадратных челюстей, жующих шишу. Я могла бы одолеть магией дюжину этих чудовищ, при помощи оружия — еще нескольких, а после они затоптали бы меня копытами.
— Я не могу драться с целой армией, — объявила я. — Заклятие невидимости не подействует, у них нюх в десять раз сильнее, чем у человека. Ждите меня, я быстро вернусь…
Я торопилась обратно, к реке, по только что пробитой нами тропе, где папоротники еще не успели разогнуться. Совсем недавно я заподозрила Рахмани, что он подкарауливает нас возле выхода из канала, а оказалось, что он снова оказал мне услугу. Он мог пробить канал гораздо ниже по течению, ниже Шелкового пути, ниже охотничьих угодий народа раджпур. Он сам признавался мне, что в дельте Леопардовой реки, у пустынных городов, есть еще один узел…
Но Рахмани поступил иначе. Он великий хитрец, мой суровый любовник. Я на бегу расстегнула пуговицы на левом рукаве. Там, под затертой кабаньей кожей, на крепком шнурке, обмотанном вокруг плеча, болтались шесть крохотных големов. Этих не надо было растить из глины, они были готовы, но не предназначались для боя. Все, на что были способны крохотные женские фигурки, это донести мою боль и мое отчаяние до Красных волчиц. Я сама их вырезала из легкого дерева Ив, сама выдолбила внутри отверстия и заложила туда свою высохшую месячную кровь. Я накрасила големам губы и ногти на ногах, как принято у женщин раджпура, а вокруг талии каждой из моих дочерей я повязала нитки из своей одежды.
Они долго ждали этого дня. В принципе, можно обойтись и без воды. Голем найдет дорогу к посоху Матери Красной волчицы, но без бегущей воды он будет ползти очень долго. Ему не сумеют причинить вред птицы и голодные звери, его не размочит дождями и не засыпет лавиной. Голем вылезет из любого завала, он не нуждается в воздухе и пище. Остановить его может лишь огонь или… моя смерть. Если я умру, мои посланники моментально превратятся в неуклюжие деревяшки…
Я сделала надрез на пальце. Помимо засохшей, голем нуждался в свежей крови. Я сорвала со шнурка первую фигурку, облизала ее, дважды произнесла заклятие Дороги, капнула на нее кровью из пальца и зашвырнула как можно дальше в реку. То же самое я проделала еще дважды, на всякий случай. Трех штук было вполне достаточно. Последний голем ожил моментально и зашевелился у меня в кулаке, ища выхода, точно огромный жук. Едва угодив в воду, он поплыл с огромной скоростью.
Силы Красной волчицы прибывали.
Я надеялась, что до полудня хотя бы одна из моих деревянных доченек доберется до поляны Трех скамей и до посоха Матери. Я очень хотела на это надеяться…