Организованный при обществе “Туле” политико-пропагандистский филиал (“Свободный немецкий комитет борьбы за немецкий мир”) и “Политический рабочий кружок”, созданный слесарем А. Дрекслером, объединились в январе 1919 г. в “Немецкую рабочую партию”. Затем она была переименована в “Национал-социалистическую немецкую рабочую партию”. Позже в нее влились представители армейских кругов (рейхсвера), в их числе А. Гитлер и будущий вождь штурмовиков Э. Рэм[72].
Нацистская партия была в тот период не единственной группировкой германских ультраправых, вынужденных переформировать свои ряды после падения монархии. Создатель “Антибольшевистской лиги” Э. Штадтлер пытался в 1918–1919 гг. организовать массовое фашистское движение под лозунгом “рабочих советов” и борьбы с “хищническим капиталом”, надеясь стать “немецким Муссолини”[73]. Многие “фёлькише” примкнули к монархической Немецко-национальной народной партии. Активизировались консерваторы-”обновленцы”, сторонники “прусского” или “немецкого социализма”. В их концепциях 20-х годов (О. Шпенглера, А. Мёллера ван ден Брука, Э. Юнгера и др.) получили развитие идеи, воспринятые затем фашистами: социал-дарвинистское представление о людях и о нациях как хищных зверях, о модели антилиберального и всемогущего государства, растворяющего в себе индивида, о “консервативной революции” как пути перехода к новому социуму, о немецкой “пролетарской нации”, об “освобождении” трудящихся посредством внешней экспансии, о сословно-корпоративном государстве под управлением правящей элиты. Действовали многочисленные военизированные общества, отряды нелегального “черного рейхсвера”. В идеологическом отношении их взгляды колебались между монархизмом и фашизмом, а тактика включала террор и подготовку вооруженного захвата власти. В 1923 г. ультраправые группы во главе с нацистами подняли мятеж в Мюнхене (“пивной путч” Гитлера-Людендорфа), но он был подавлен[74].
Экономическая стабилизация после 1923 г. пробудила в мелкобуржуазных слоях новые надежды и способствовала временному спаду влияния ультраправых, но “великий кризис” 1929–1932 гг. вновь вверг многих людей в отчаяние. Поддержка нацистов в Германии стала стремительно расти: на парламентских выборах 1928 г. их партия получила всего 2,6 % голосов, в 1930 г. — уже 18,3 %, в июле 1932 г. — 34,7 % голосов избирателей[75].
Почему же люди становились участниками фашистского движения? Психологические мотивы, которыми они руководствовались, сформировались прежде всего под влиянием распада устоявшихся общественных отношений. В эпоху господства гигантских концернов и бюрократических структур окончательно складывалось из разрозненных индивидов так называемое “массовое общество” с аморфной социальной структурой. Если прежде человек был в значительной мере растворен в системе традиционных групповых, местных, религиозных и иных связей, то теперь он оказывался один на один с миром и потому ощущал утрату своего места в социуме, потерю самого смысла существования. “Ему угрожают мощные силы, стоящие над личностью, капитал и рынок. Его отношения с собратьями, в каждом из которых он видит возможного конкурента, приобрели характер отчужденности и враждебности… Человек подавлен ощущением своей ничтожности и беспомощности”[76].
Люди по-разному реагируют на разрушение привычных социальных взаимоотношений, в том числе и деструктивно[77]. Человек может искать замену исчезающим связям, некую внешнюю силу (псевдосообщество) в виде государства, нации, движения, вождя или идеи, с которыми он мог бы себя идентифицировать. Такую реакцию самоотречения известный психоаналитик Э. Фромм характеризовал как “садо-мазохистскую”, поскольку она соединяет в себе стремления господствовать над более слабыми и рабски покоряться высшим и сильным. Все это может сопровождаться специфическим бунтарством, однако направленным не против господства как такового, а на подчинение новой, более сильной власти, иррациональной воле или “естественному закону”. Другой тип агрессивной реакции — разрушительность, нацеленная уже не на подчинение, а на уничтожение объекта как части мира, в котором человек чувствует себя одиноким и униженным. Возможна также реакция “автоматизирующего конформизма”, превращения человека в запрограммированную машину, действующую по общепринятым стандартам и шаблонам, по предписанным ему нормам, но с сохранением иллюзии, что решения принимаются им самим, свободно. В результате подавляется способность к критическому мышлению и действию, а страх, одиночество и бессилие вытесняются ценой роботизации личности и ее растворения в массе.
72
Пруссаков В. Оккультный мессия и его рейх. М., 1992. С. 19–20; История фашизма в Западной Европе. М., 1978. С. 145–148; Contraste. 1993. N 103. April. S. 10.
73
Об Э. Штадтлере см.: Gewalten und Gestalten: Miniatüren und Porträts zur deutschen Novemberrevolution 1918/1919. Leipzig; Jena; B., 1978. S. 299–308. Об “обновленческом” консерватизме в Германии в 20-х годах см.: Галкин А.А., Рахишир П.Ю. Консерватизм в прошлом и настоящем. М., 1987. С. 74–93.
75
Sach Wörterbuch der Geschichte Deutschlands und der deutschen Arbeiterbewegung. B., 1970. Bd. 2. S. 356–357.
77
О возникновении и распространении агрессивных деструктивных импульсов человеческого поведения (“танатоса” — “влечения к смерти”) в связи с подавлением жизненных импульсов (“принципа удовольствия”) развитием рациональности и производительности на протяжении истории см.: Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Киев, 1995.