Большая роль в формировании угодной системе структуры мотивов и стимулов отводится неолиберальной идеологии, исповедующей крайний “социал-дарвинизм” и ставящей под сомнение право на жизнь для “социально слабых” и неконкурентоспособных. По оценке известного французского социолога П. Бурдье, “возникает настоящая борьба всех против всех, уничтожающая всякие ценности солидарности и человечности”[162]. Идеология неолиберализма приобретает “тоталитарные” черты. Все основные политические партии и средства массовой информации, оказывающие могущественное воздействие на среднего человека, в той или иной степени принимают ее логику, аргументацию и ценности.
Не столь однозначен и неолиберальный пафос разгосударствления — “освобождения общества от диктата государства”. В правящих кругах и элитах мира идет активный поиск институтов и путей регулирования на континентальном и мировом уровне — нового типа этатизма, который должен будет прийти на смену “государствам-нациям”. Пока еще сложно говорить о том, какой облик примут эти механизмы, но их контуры уже просматриваются в существующих и вновь возникающих экономических и политических союзах (НАФТА, Европейский Союз, восточно-азиатские соглашения и др.), в международных валютно-финансовых структурах и торговых соглашениях, в транснациональных военных операциях и т. д.
Неолиберальное распространение механизмов “свободного рынка” и сокращение “национально-государственного” регулирования социальной сферы, в свою очередь, несет в себе новые зерна тоталитаризма. Расширение сферы несогласованных и нескоординированных, эгоистических частноэкономических решений чревато ростом экологических и социальных проблем, а также (в долгосрочной перспективе) падением покупательной способности масс, т. е. повторением той же схемы, которая привела к “великому кризису” 1929–1933 г. со всеми его роковыми последствиями. “Предоставленная самой себе, рыночная экономика всегда ведет к катастрофе…, — писал по этому поводу А. Горц. — Правда, что государство благосостояния никогда не было и не могло быть созидательным в общественном отношении; но рынок является таковым еще в меньшей степени и также никогда таковым не будет”[163]. Не станем гадать, как будут выглядеть и на каком уровне (мировом, континентальном, транснациональном и т. д.) действовать механизмы регулирования, которым предстоит сдержать нынешнюю рыночную стихию, но не исключено, что потенциальная острота кризиса снова побудит придать им облик тоталитарного режима. Одним из симптомов можно считать происходящий сегодня рост национализма, фундаментализма и правого экстремизма. Как бы то ни было, на рубеже XXI столетия говорить о закате тоталитаризма явно преждевременно.
Остается вопрос, существовала ли на протяжении XX в. действительная альтернатива тоталитарным тенденциям? Из самого определения тоталитаризма явствует, что это — самоорганизованное общество. Несмотря на все разрушения, испытанные за последние два века, оно проявило значительный потенциал регенерации в виде социальных движений и инициатив, которые выступали и выступают как носители начал общественной самоорганизации и самоуправления. Именно они находятся на противоположном полюсе от тотального поглощения социума государством и индустриальной системой.
Самоорганизация масс ярко проявила себя во время крупных революционных движений XX столетия. Практически в ходе каждой революции, в процессе наиболее значимых стачек, студенческих, экологических, территориальных и иных выступлений возникали самые различные органы народного самоуправления: общие собрания, территориальные и рабочие Советы, фабрично-заводские и крестьянские комитеты, свободные революционные профсоюзы — синдикаты, коммуны… Но и в “мирные” времена “государственной демократии” люди, разуверившиеся в способности и желании ее институтов решать насущные общественные задачи, создавали гражданские инициативы, общества и ассоциации, неиерархически организованные кооперативы, экологические объединения, группы взаимопомощи и самопомощи по территориальному принципу или по интересам, жилищные сообщества и “альтернативные проекты”. Все эти организации стремились не к захвату власти и не к лоббированию в рамках институтов государства, а к тому, чтобы люди сами, без диктата сверху и без чиновничьего произвола могли определять свою судьбу. На протяжении долгих лет борьбы человеческое общество смогло отвоевать для себя немало “свободного пространства”. При любой попытке властных механизмов ограничить права и свободы людей возникают союзы граждан, которые прибегают к сопротивлению в самых различных формах. Гражданское общество служит своего рода современным воплощением социального начала, свойственного для человека как вида. И даже в самые тяжелые времена тоталитарных режимов сохранялись социальные чувства и неформальное общение между людьми. В этом и состоит залог надежды на то, что тоталитарные тенденции в конечном счете не смогут возобладать над природой человека.