Жуткое зрелище!
Которого я уже не видел, так как теми же окружными путями бежал к своему автомобилю.
Сел. Уткнулся лицом в руль и просидел так, пока слышалась стрельба. А потом еще минут десять приходил в себя, точнее, приводил себя в порядок. Чтобы не выглядеть перед Макаром Петровичем неврастеником.
Мне было страшно от содеянного, но я просто не мог поступить иначе – еще за минуту до своих выстрелов я не думал, что решусь на это, но не мог допустить, чтобы кто-то желал моим девчонкам зла и смерти. И при этом остался бы безнаказанным! И поэтому любого я уничтожу, разорву, сверну шею. Иначе грош мне цена.
Я мужик или кто?
Я вышел из автомобиля, глубоко вздохнул несколько раз и, стараясь не спешить, очень медленно двинулся к месту событий. Где звучали уже не выстрелы, а голоса людей.
Оцепления никакого не было, так как в такое время в Горске зевак днем со огнем не найдёшь. Но меня все равно остановила девчонка-солдатик, и мне пришлось даже покричать:
– Макар Петрович!
Тот быстро откликнулся, приказал меня пропустить, и я чуть на ватных ногах, но надеялся, что не очень заметно, подошел к майору.
– Ну, вот и все, – проговорил Макар Петрович, пожимая мне руку. – Рикшей больше нет.
– Это точно они?
– Они самые, точнее не бывает. Есть некоторые данные и некоторые следы, которые доказывают, что это они. Видишь ромашки на нагрудных кармашках вышиты? Но если бы дело дошло до суда, они могли бы и выкрутиться. Поэтому хорошо, что нервы у них не выдержали, хотя кто стрелял с нашей стороны, я пока не разобрался, – я при этом сдержался, чтобы не дернуться. – Пойдем, покажу их.
Трупы девчонок уже вытащили из раскуроченной вдребезги машины и уложили рядом. Не знаю, мистика ли это или такой профессионал сидел на пулемете, но если тела женщин были превращены в тряпки и лишь бронежилеты спасли их от полного растерзания пулями, то лица всех пятерых были целы и невредимы, и удивительны в своих масках смерти.
У Лены застыл страх. Глубокий и горький. Бессмысленная смерть. Она не хотела умирать как, впрочем, и все они. У Риммы и Наташи на лицах как будто облегчение и даже улыбки на устах. Неужели можно получить радость от смерти? У Киры полное отчаяние. И только у Ноны, у которой у единственной оказались открыты глаза – их закрыли через секунду, как я ее увидел, – в которых светились ярая злоба и этакое маньячное удовольствие от всего происходящего. И рука скрючена, так крепко она держала автомат, даже в смерти мертвой хваткой, так что с трудом оторвали.
Рядом бегал фотограф, фотографировал со вспышкой. Голоса. Какие-то размышления. Удивления. И было все как-то ирреально, что ли. И мне, честно говоря, поплохело, и голова закружилась. Не вырвало, но скрутило так, что пришлось опереться на поставленную руку Макара Петровича:
– Алексей, все в порядке?
– Да, Макар Петрович. Просто на мертвых не люблю смотреть.
– А кто любит? Красивые ведь девки! И чего им не хватало на этом свете? Может, помочь доехать?
– Нет, я сам. Спасибо.
– Я на днях заеду поговорить по этому делу! – крикнул вдогонку Макар Петрович, а я только рукой махнул, что понял его.
Дошел до машины, сел, включил двигатель и очень медленно, на первой штатной, как пешеход, поехал вперед. Военные уже отогнали тяни-толкай, перекрывающий дорогу, поэтому проехать можно было. Когда проезжал, увидел, как Макар Петрович мне махнул рукой. Я только кивнул в ответ и так и продолжил ехать медленно, как будто эта скорость позволяла мне убежать от самого себя.
Я так и доехал до квартала на этой скорости. Въезд в любой квартал, и наш не исключение, был платным, причем плата бралась за каждый въезд. И я это сделал на автомате. Вышел из машины, заплатил Павлу Николаевичу, одному из дружинников квартала, дежурившему в эту ночь, двести сорок купонов – он, кстати, отказывался брать деньги, они все отказываются, говорят, что я одним своим проживанием в квартале с лихвой все окупаю, приходится прямо силой их им всовывать, – дождался, когда он откроет ворота, и въехал во двор.
Остановился напротив своего подъезда, немного посидел, слушая и вглядываясь в негатив своей квартиры, в которой все семь девчонок замерли в странном оцепенении, даже к окну боялись подойти. Все ждали, что я просто войду в дверь…
Просто войду в дверь…
И я вошел.
Как они ко мне бросились, все семь моих любимых девчонок. И не просто обняли, а просто повисли на мне, как место-то все нашли, и так все разом заревели что, кажется, я оглох в первые секунды.
И не понять было, то ли я шел сам, то ли они меня вели в этом странном реве, радости, поцелуев и объятий. И каждая умудрилась поцеловать меня и в щеки, и в губы. Наконец мы добрались до дивана, на который упали ввосьмером, никого при этом не придавив. Теперь я был полностью окружен их любовью. Теперь рев перешел в слезы радости, но, кажется, я уже и сам плакал от ощущения их тепла и их счастья, что все закончилось.