Я горжусь тем, что я - самоучка, что накопил большую часть своих знаний, своего мастерства, благодаря годам упорного изучения и исследования.
Я анализировал себя, а также изучал других, словно под микроскопом.
И понял, что практически любым человеком очень легко манипулировать.
Мы так жаждем быть с кем-то, нам так важно чувствовать, что мы не одиноки, что есть еще в этом мире кто-то, кто чувствует мир так же, как и мы. Тот, кто думает так же, как и мы. Кто принимает нас полностью, безоговорочно, на кого можно положиться. С кем нас никогда не постигнет это одинокое существование, и мы готовы сделать все, что угодно, абсолютно все, лишь бы избежать этого одиночества.
Когда вы понимаете, что это фундаментальная необходимость, то остается только дергать за нужные ниточки, чтобы отозвались нужные струнки родственной души.
Самым сложным моментом моей учебы было понимание того, что я не выше этого человеческого состояния, этого колдовства. Однако существует освобождение от этого – необходимо лишь избавить себя от всех заблуждений и огородить от любой лжи, чтобы прийти к истинному самопознанию. Это болезненный процесс, но только благодаря боли я смог очиститься.
Большинство людей стремится не замечать эту тоску. Они не хотят признавать, что слабы и предпочитают жить в отрицании и зависимости от других, исполняя их потребности. Это очень эгоистичный способ существования. Но, в конечном счете, мы представляем собой самый эгоистичный вид в природе.
Почему нам так трудно признать свои ограничения, зачем мы так стремимся исполнить свои прихоти? Любой ценой? Мы пытаемся заплатить столь высокую цену за абсолютный экстаз?
Ведь, обретая власть над собой, мы обретаем истинную силу. Тот, кто контролирует свой мир, контролирует и слабые души вокруг себя.
И ведь все они - слабаки.
Я опускаю трость на спину Эйвери, упиваясь трепетом ее истерзанного тела. Ее едва ли можно назвать слабачкой: она так яро сопротивлялась, когда впервые оказалась здесь. Но красота и понимание человеческого существования заключаются как раз в том, чтобы сломить такую смелую личность.
Любого человека можно сломать, как и любой, даже самый прочный материал. Вода, стекающая по скале, долго и медленно точит камень, но все же заставляет его разрушаться. Мне просто нравится сам процесс, наблюдение за тем, как постепенно разрушается воля и ломается личность человека.
Наклоняясь ближе, я шепчу ей: – Давай устроим шоу для нашей Сэди, ты не против?
Она вздрагивает в своих оковах, от чего цепи натягиваются. Даже сейчас, после нескольких часов мучений, она все еще верит в ложь. В то, что она достаточно сильная, что способна преодолеть любые сложности.
Она борется со мной, борется со своей сущностью, она может выдержать многое, прежде чем сломается, но все же, в конце концов, она сломается. Это лишь вопрос времени и давления.
Я обнимаю ее руками и нежно разворачиваю перед камерой. Я даю ей то, в чем она нуждается, то, что она так упорно отрицает - привязанность.
- Мы должны позволить миру узнать о нас, – говорю я, скользя кончиком трости по ее бедру. – Их донельзя скучные жизни зависят от нас. Мы должны всегда радовать наших зрителей. И Сэди нуждается в этом даже больше чем ты.
Ох, Сэди ужасно в этом нуждается. Она как алмаз – самое твердое вещество в природе. Ее так трудно будет сломить, но с помощью Эйвери я сделаю это быстрее.
Я брошу свою любовь к ее ногам…, и она окажется в моих объятиях.
Там, где она и должна быть.
Улыбка растягивает мой рот, когда я поднимаю трость, я не могу ничего с собой поделать, смотря прямо в объектив камеры. Как будто Сэди смотрит на меня прямо сейчас. На меня. Ее неизбежность.
Я обрушиваю удар на ноги Эйвери, она уклоняется, пытаясь избежать его. Ее крик превращается в зыбкую мелодию, достигая моих ушей. Я замахиваюсь еще раз, но ее сладкий крик отходит на второй план, когда я слышу заставку начавшегося блока новостей. Раздраженный я поворачиваюсь в сторону подвесного экрана.
Репортер стоит перед больницей, рассказывая зрителям о случае нападения в Арлингтоне, на заднем фоне в здание заносят раненную женщину на каталке. Не называя личность пострадавшей, репортер сообщает, что этот случай причисляют к серии нераскрытых убийств, которые происходят в Арлингтоне в последнее время.
Ярость застилает мне глаза. Пульсирует, ослепляет. Чистый всплеск гнева течет по моим жилам, и ярость добела обжигает мою кровь. В момент неконтролируемого гнева я издаю дикий вопль, изливая свою ненависть наружу. Треск наполняет мои уши, затем следует оглушительный звон.
Я чувствую, как что-то теплое течет по костяшкам моих пальцев. Я смотрю вниз и вижу, что трость расколота, и моя кровь капает на деревянный пол. Маленькие ярко-красные точки на полу словно издеваются надо мной.
Я прижимаюсь щекой к лицу своей зверушки. Глаза Эйвери, которые обычно шоколадного цвета, становятся такими же светлыми, как и ее пепельная кожа. Ее страх щекочет мои чувства, и я вдыхаю запах мочи. Я вижу, как она стекает по ее ногам.
Это почти компенсирует взрыв моей ярости. Почти.
Как всегда, когда я выбираю своих зверушек, я знаю, для того чтобы все было сделано правильно, я должен сделать это самостоятельно. Время истекло. Стрелки часов остановились, просто указывая на еще одну слабую душу.
- Готовься зверушка, - шепчу я ей на ухо. – Пришло время превратить тебя в Королеву.
Я улыбаюсь в камеру, и крики Эйвери стирают мое разочарование.
Глава 8
Тень
КОЛТОН
Когда мы были детьми, у Джулиана в лесу было тайное место. Всякий раз, когда он получал плохую отметку, был уличен в списывании, или просто происходило что-то, за что он должен был быть наказан, он прятался в лесу до тех пор, пока наши родители не начинали сходить с ума от беспокойства. Тогда он возвращался, истощенный и грязный, и родители были просто счастливы, что он дома, а все его проступки забывались.
Мой брат - это квинтэссенция Макиавелли. Его манипулятивное поведение с годами не изменилось. Всякий раз, когда он попадает в неприятную ситуацию, которой не хочет противостоять, он находит приют в своем укрытии, до тех пор, пока не становится безопасно, чтобы явить себя миру.
Только теперь это не сарайчик в лесу, построенный детской рукой. Сейчас его тайное место представляло собой двухэтажный бревенчатый особняк на берегу Потомак, которым Джулиан очень гордился.
- Откуда ты знаешь, что он здесь? – спрашивает Карсон, захлопывая дверь своей «Краун Виктории».
Я ввожу код на воротах, и кованые решетки со скрежетом открываются.
– Потому что, – говорю я, шагая по дорожке, усыпанной галькой, - он не отвечает на мои звонки. Он оборвал все связи.
- Если он не хочет, чтобы его нашли, почему бы ему не затаиться в таком месте, о котором ты не знаешь?
Я пожимаю плечами.
– Я не приходил сюда раньше.
Иными словами, я никогда не гонялся за своим братом.
Джулиан и я понимаем это. Я просто знал, что иногда самое лучшее - это оставить его в покое, я понимал это еще с тех времен, когда мы были детьми. У нас хорошо получается отдыхать друг от друга, когда мы в этом нуждаемся.
Но не сейчас. Я нарушу это негласное правило между нами. Все меняется, когда дело касается Сэди.
- Это место не было указано ни в одном из отчетов о собственности Джулиана. – Карсон резко мрачнеет, когда мы поднимаемся на террасу с видом на реку. – Не понимаю, как я мог пропустить это.
- Не все детективы так вкладываются в свою работу.