Он почти чувствовал, что за цветными стенами скрывается что-то враждебное, нечто, готовое использовать его разум и тело в своих собственных целях, и тем не менее шел к пирамиде.
На следующее утро Степан окончательно понял, что гора представляет собой искусственное сооружение, сложенное из гигантских цветных шаров.
Она возвышалась перед ним во всей своей нелепой очевидности. Абсолютно правильная геометрическая форма каждого шара не оставляла места сомнениям в их искусственном происхождении.
Цвета были подобраны так, что одинаковые оттенки нигде не соприкасались. Розовый шар соседствовал с зеленым, желтым, синим, красным. Во втором ряду его место занимал уже шар другого цвета. Оттенков было множество. Каждый шар в поперечнике был не меньше шести метров. С расстояния, где стоял Степан, нельзя было точно определить размеры отдельных шаров, зато размеры всего сооружения подавляли своим могуществом. Какой-то сумасшедший великан выложил посреди степи эту пирамиду-игрушку, выложил аккуратно, потратив на эту работу всю жизнь…
Только в одном ряду Степан насчитал не меньше пятидесяти шаров, сбился со счета, и сколько бы раз ни повторял попытки, у него получались разные числа. Очевидно, мешали яркие контрастные цвета соседних шаров, от которых рябило в глазах. На самой вершине, на четырех шарах покоился один металлический ярко сверкавший на солнце шар. От основания до него было не менее трехсот метров.
Чем ближе подходил Степан к пирамиде, тем больше менялись масштабы восприятия целого и тем меньше она ему нравилась… Он уже не видел краев, они потерялись в дымке горизонта, не мог рассмотреть и вершины. Теперь перед ним была просто стена, сложенная из огромных цветных шаров.
Если подойти еще ближе, он увидит только один шар. Почему-то вспомнилась строчка хорошо знакомого стихотворения: “Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье…” Здесь это так и было. Но вместе с тем было и еще что-то. Какая-то ускользающая от него мысль.
Целое слагается из частного, но и каждое частное, в свою очередь, отдельное целое, отдельный мир, внутри которого множество своих частностей. По этой шкале можно идти без конца, и лишь где-то внизу должен быть предел. А может быть, предела нет? Может быть, там скрывается переход меньшего в большее? Частицы атома в галактику?
Он подошел еще ближе. Поверхность гигантского шара уже не казалась гладкой. Она была изъедена временем. Можно было различить выступы, выбоины, потертости, кое-где даже трещины. Но всюду, насколько он мог судить, материал был один и тот же — похожая на пемзу губчатая каменная порода.
Он отыскал у подножия небольшой осколок шара, ударил по нему несколько раз другим камнем и легко превратил в цветной порошок.
Больше всего поражала одинаковая интенсивность цвета снаружи и в глубине породы. Ни солнце, ни ветер, ни потоки дождей ничего не смогли поделать с этой каменной радугой.
Лишь один шар вершины отличался от всех остальных, и, наверно, не только цветом. Почему-то Степан все время помнил об этом. Этот шар притягивал его, как магнит.
Степан попытался подняться по стене вверх. Это удавалось с трудом. Зато после того, как он протиснулся между шарами в прохладную глубину пирамиды, подъем пошел гораздо легче. Теперь Степан, упираясь в соседние шары спиной, локтями и коленями, карабкался все выше.
Почувствовав, что силы на исходе, Степан выбрался на наружную поверхность пирамиды, уселся в седловине между соседними шарами, глянул вниз и удивился, как высоко сумел подняться.
Теперь уж до вершины оставалось наверняка меньше, чем до подножия. Глупо было бы возвращаться, и, отдохнув, он полез дальше.
Странные звуки исходили из глубин пирамиды. Рожденные причудливым эхом, до него доносились чьи-то тяжкие вздохи. Отраженные от бесчисленных изогнутых поверхностей, они скользили по внутренним лабиринтам, словно хотели быть кем-нибудь услышанными. И вот теперь, достигнув его ушей, звуки умирали. Но на их место бесконечной чередой шли другие. Чаще всего в них слышалась горечь разочарования, словно сама пирамида говорила с ним бесчисленными голосами, жаловавшимися на несправедливость и. забвение…
Может быть, это всего лишь памятник? Ему не догадаться, не решить загадку. Разве лишь на самом верху, в последнем металлическом шаре, ему что-то откроется…
А далеко на орбите, невидимей для невооруженных глаз Степана, вращался небольшой космический аппарат, и два существа, внешне совершенно похожие на людей, наблюдали с интересом за его усилиями.
— Он все-таки вошел в пирамиду?
— Конечно. Любопытство всегда было лучшей приманкой для этих существ.
— Почему они так одинаковы? Почему никогда не делают выводов из прошлых событий?
— Их логика страдает каким-то странным изъяном. Они, например, считают, что добро само собой способно побеждать зло, и надеются получить подарок от доброго дяди. Иногда всю жизнь вместо того, чтобы заниматься делом, они ищут доброго дядю.
— И находят?
— Этого я не знаю.
— А ведь он поднимется до самого верха.
— Да, он упрям и самонадеян. Если ему это удастся — значит, повезло нам.
— Это будет второй случай за все время.
— Да. Второй.
То и дело срываясь, соскальзывая с гладких выпуклых поверхностей, Степан искал более удобные для подъема места и упрямо лез вверх. Во рту пересохло, спину ломило от усталости, но в глаза уже били отраженные от металлической поверхности верхнего шара ослепительные солнечные лучи.
Еще одно усилие, еще. Рано или поздно кончается любая дорога или нам лишь так кажется? Ведь любой конец — всего лишь новое начало…
Взобравшись на предпоследний ряд шаров, Степан понял, что может встать во весь рост. Четыре шара основания соединяла прочная каменная платформа, на которой покоился самый верхний и самый большой металлический шар. Теперь Степан стоял прямо перед ним. На шаре не было заметно ни одной трещины или щели.
Похоже, подъем не имел никакого смысла. А на что он, собственно, надеялся? На то, что перед ним распахнется дверь и неведомые разумные существа, те самые, что ждали здесь его появления многие тысячи лет, с восторгом примут его в свои объятия?
Разочарование оказалось слишком сильным. Он сел на каменную платформу, свесил ноги и постарался привести в порядок скачущие мысли. Во все стороны отсюда открывалась беспредельная равнина, с мелкими озерами, болотами, речками, зарослями. Он видел все это маленьким и далеким. Предметы казались условными обозначениями, нанесенными на гигантскую карту.
Голова кружилась от бессмысленности затеянного им предприятия, от высоты, от усталости, от того, что все оказалось бесполезным, что в гладкой несокрушимой металлической поверхности он не сможет найти решения загадки, ради которой целый день карабкался на эту немыслимую высоту, а ведь еще предстоял путь вниз.
Сейчас он не верил в то, что у него хватит сил спуститься. Поверхность шара у него за спиной казалась теплой, слишком теплой для простого металла. Но что с того, если он никогда не сумеет заглянуть внутрь? Впрочем, Сейрос учил его другому зрению, гораздо более зоркому, чем обычное.
Нужно закрыть глаза, чтобы ничто постороннее не отвлекало, расслабиться, представить себе поверхность шара так, словно ты сам стал ее частью, удержать ее в сознании, не отвлекаясь ни на какие посторонние мысли, приблизить, рассмотреть детально со всех сторон… И тогда он увидел щель.