Он вспомнил горьковатый вкус воды в своей фляге и Сугробова, который, видимо, неспроста поджидал его у бочки. Наверно, он, специально затеяв отвлекающий разговор, сумел подменить флягу. И это, кроме всего прочего, означало, что он остался в пустыне без глотка питьевой воды…
Степан кинулся в палатку. Лихорадочно разбрасывая вещи, разыскал флягу и встряхнул ее — двухлитровый сосуд был заполнен до самого горла. Он плеснул на ладонь немного воды, попробовал на вкус. Сомнений не оставалось — в воду что-то подмешали, скорей всего снотворное и весьма сильное — хватило одного глотка…
Он представил, что с ним будет, когда жара и усталость сломят волю, замутят рассудок и он выпьет всю жидкость из фляги… Возможно, на это они и рассчитывали. Его, конечно, станут искать, но даже если найдут — он уже ничего не сможет рассказать.
Что-то здесь было не так. Избавиться от него могли более простым способом. Для этого не нужна Мексика. Чего-то он не понимал.
Чтобы не поддаться соблазну, он отвинтил пробку, перевернул флягу и следил остановившимся взглядом, как песок жадно впитывал драгоценную влагу. Все. Теперь у него оставалось не больше двадцати четырех часов времени. Если до следующего восхода он не найдет каравана, ему не выжить. В пустыне человек без воды погибает к середине второго дня — это Степан знал хорошо.
Нужно определить хотя бы приблизительное направление. С самого начала они шли на запад, затем свернули к югу, но он не знал, насколько круто, у него не было даже компаса. Если бы найти след! Он решил обойти местность вокруг, постепенно расширяя круги. Палатка хорошо заметна издали и послужит неплохим ориентиром.
Один круг, второй, третий — пустыня казалась первозданной, словно здесь никогда не ступала нога человека. В конце концов он едва не потерял палатку и решил вернуться, чтобы взять вещи. Возможно, они и не понадобятся, если не найдет вовремя воду.
Все же с рюкзаком Степан почувствовал себя уверенней.
Солнце поднялось достаточно высоко, становилось жарко. Степан не мог больше тратить время на поиски следов каравана. С каждой минутой расстояние между ним и его товарищами неумолимо увеличивалось и вместе с этим уменьшалась надежда на спасение. Оставалось одно: ориентируясь по солнцу, придерживаясь хотя бы примерного направления, идти в ту же сторону, куда ушел караван. Он не надеялся его догнать. Однако, рано или поздно, его хватятся и на поиски вышлют спасательную группу. Вопрос в том, как скоро это случится, успеют ли они…
И Степан пошел на юго-восток. Он все еще пытался найти следы каравана, понимая, что спасательная группа будет двигаться обратно по караванной тропе. Но вокруг под ногами был лишь белесый обожженный солнцем камень, без единого отпечатка, без единой царапины…
Иногда ему встречались кактусы, разорвавшие своими неукротимыми корнями поверхность каменной равнины. Они были похожи то на отдельные колонны, то на странные рощи без малейшего признака тени. В одной из этих “рощ”, так и не найдя лучшего укрытия от солнца, он вынужден был ненадолго остановиться, чтобы переждать самую страшную полуденную жару.
Развесив на колючках одеяло, он получил небольшой кусок тени, но сидеть на камнях оказалось невозможно, и тогда Степан, отыскав между кактусами достаточно широкую расселину, постарался выскрести из нее верхний, раскаленный слой песка.
Неожиданно осколок камня, которым он проделывал эту операцию, наткнулся на что-то твердое. С трудом разрушая слежавшийся, местами почти окаменевший слой песка, Степан извлек из-под него небольшой металлический предмет, тускло блеснувший на солнце своей матовой бронзовой поверхностью.
В руках у него оказался восьмигранный наконечник старинной ацтекской стрелы. Степан хорошо знал его форму, точно такой же был в коллекции профессора Ельгина, только там он потемнел от времени, покрылся кавернами окислов, а этот сохранился так хорошо, словно лишь вчера покинул колчан своего владельца. Был ли тому причиной сухой воздух пустыни или что иное — Степан не знал. Больше всего сейчас ему хотелось понять, куда делась караванная тропа. Он положил свою находку в карман — возможно, Ельгин лучше разберется в ее секретах.
Жара стояла такая, словно Степан находился внутри огромной печи. Губы потрескались, в горле пересохло, ему с трудом удавалось проталкивать в измученные легкие новые порции горячего воздуха. Впервые он пожалел о той, вылитой в песок воде из фляги. Несколько глотков из нее оборвали бы все его мучения.
Не осталось сомнений — он полностью сбился с нужного направления. Местность, по которой они шли вчера, совершенно не походила на ту, что окружала его сегодня. Следы прошедших до них караванов, кости погибших животных — все это непостижимым образом исчезло. Лишь миражи у раскаленного горизонта остались прежними. Впрочем, и это не совсем так. Сейчас, например, он видел маленькие глиняные домики и огромные ступенчатые пирамиды храмов древнего ацтекского города. Возможно, того самого, к которому так стремились его товарищи. Вот только на вершине этих пирамид клубился дым, а внизу блестели бронзовые щиты воинов. Скорее всего у него начинался бред.
Мираж заколебался, подчиняясь невидимым движениям раскаленного воздуха, словно был настоящим. Но ни один мираж не в силах отразить то, что не существует в действительности.
Горячая земля выпивала, высасывала из него остатки сил. Нужно было вставать и идти дальше. Вот только зачем? Какой смысл в новых мучениях, если у него не осталось надежды?
— Валяешься? — вкрадчиво спросил скелет, выделяя свой отчетливый костяк из плывущего марева миража. — Давай, давай. Я давно тебя жду.
— Я готов, — просто ответил Степан.
— Тогда вставай, и пошли.
— Еще чего! — возмутился Степан. — Для тебя вполне подойдет и это место.
— Ошибаешься, — сказал скелет, вновь превращаясь в старика. — Вон за тем холмом, как только перевалишь его, увидишь старую хижину. В ней я тебя и подожду.
Скелет исчез, растворился в струях похожего на кипяток воздуха, оставив после себя лишь сомнение. Стоило ли проверять реальность этого приглашения?
Холм, на который указал скелет, виделся не таким уж далеким. В конце концов любопытство оказалось сильнее отчаяния, и Степан поплелся к холму, оставив под кактусом свой рюкзак и твердо решив не возвращаться за ним. Если назначенная встреча состоится, ему уже не понадобятся вещи.
Хижину он увидел сразу же, как только поднялся на холм. Это была обычная мексиканская мазанка, обнесенная плетнем из колючих веток пустынных кустарников. Издали она казалась нежилой, но там могла быть вода! Мог быть колодец! Степан забыл обо всем, ноги сами понесли его к хижине…
Пил медленно, долго, впитывая влагу каждой клеточкой иссушенного тела. Вода пахла первозданной свежестью, она пахла ветрами и травами, она пахла жизнью. Теперь он был готов встретиться с несколькими скелетами сразу.
— Есть тут кто-нибудь?
Хижина молчала, только дверь скрипнула в ответ на его вопрос и приоткрылась, словно приглашая войти. Степан переступил порог. Внутри царили полумрак и прохлада, толстые метровые стены не пропускали жару, а маленькое оконце, затянутое слюдой, почти не давало света.
Мебели практически не было. Соломенная циновка, небольшой стол, явно самодельный, глиняная посуда — все здесь говорило о натуральном мексиканском хозяйстве, о том быте, которым и сегодня, в двадцатом веке, живут десятки мексиканских деревень. Да разве только мексиканских? Он вспомнил покосившиеся домишки на своем родном севере…
В хижине кто-то жил. В миске на столе лежала сухая маисовая лепешка.
Степан снова повторил свой вопрос. Никакого ответа. Лишь снаружи донесся заунывный тоскливый вой. Волки? В пустыне не бывает волков, скорей всего это ветер. И тут он услышал шаги. Шаги у самой хижины.
Он готов был поклясться, что вокруг на несколько километров не было ни одной живой души. Во дворе невозможно укрыться. И тем не менее кто-то подходил к двери. Степан почувствовал, как у него перехватило дыхание.
Дверь открылась, и порог переступил старик в поношенном мексиканском плаще из грубой домотканой материи.
Хотя в комнате было темно, Степан заметил, что вошедший человек очень стар, но держится удивительно прямо, а его походка легка, как у юноши.