Мои глаза были закрыты, ноя всё равно видела его.
Он был всё такой же. Худой. Вьющиеся тёмные волосы. Всё в том же старом кожаном плаще, обшитым полоской меха в форме змеи. Всё тот же клык дикого зверя на кожаном шнурке. Только рана от когтей над левой бровью уже затянулась, зажила. Остался только шрам. Немного кривой шрам, похожий на росчерк когтя…
Моя рука невольно поднялась, к его лицу. Скользнула по его скуле, по щеке, к подбородку.
— Кьякью, — сказала, — Кажется, ты хочешь плакать? Не плачь, Кьякью. Не надо… не плачь…
Парень, вздрогнув, отшатнулся от меня. Глаза его были широко распахнуты. В них застыл ужас. Он не ожидал, что я замечу его, что я увижу, как он ко мне подошёл.
— Кьякью… — растерянно сказала, протянув к нему руку, — Кьякью, постой!
Он вскочил, отступил назад. Шаг. Второй. И вдруг исчез.
— Почему ты всё время уходишь?.. Кьякью!!!
Распахнула глаза. Огляделась. Благ всё ещё обнимал меня, только рука его застыла от неожиданности. В нескольких шагах от нас стоял Гаад. Он был взволнован. Встретившись со мной взглядом, смущённо улыбнулся.
«Почему ты боишься меня, девочка? Я не причиню тебе вреда! Я лишь хочу помочь тебе! Почему ты выбрала Блага? И… почему мне от этого как-то не по себе?..»
Вокруг была всё та же равнина, просторная, с цветущим вереском… только… Кьякью не было. Кьякью снова ушёл… Где же он?.. Почему он всё время уходит?!
Ветер бушевал над морем, поднимая тёмные, почти чёрные, огромные волны. Казалось, он хотел сшибить ими скалу, выступавшую над водой. И худую фигуру, стоявшую почти у самого края. Ветер трепал старый кожаный плащ, клык зверя на кожаном шнурке и тёмные вьющиеся волосы.
Киа стоял, сжимая рукой рубашку над сердцем. Глаза широко распахнуты. И сердце его бешено билось внутри…
«Странно… что случилось со мной? Почему сердце так бьётся? Кажется, будто оно вот-вот вырвется из моей груди…»
Ветер поднимал и гнал всё новые и новые волны… Брызги летели Киа в лицо… Они быстро вымочили всю его одежду… Было холодно… Небо заткали тёмные тучи… Море бушевало… Снаружи и внутри него бушевал хаос… Бушевали противоречивые чувства…
Киа он назвал себя сам. Кьякью его назвали родители… Далеко, в том, родном мире… В этом мире, силясь забыться и желая вновь испытать какие-нибудь новые чувства, он вновь рождался… Жил другие жизни, в телах некоторых детей этого мира… Узнал какие-то другие судьбы, рождаясь в сотворённом им мире… Он радовался вместо них… Он вместо них смеялся… Он вместо них плакал… Но, чтобы ни случалось в его новых жизнях, в которые он нырял в поисках мгновений радости или забвения, он никак не мог полностью забыть тот дом… тот мир… его родной мир… У него теперь появился новый дом, но тот, дом его детства, был ему по-прежнему очень дорог… Тот дом и та короткая жизнь, прожитая в нём, в его родном мире… Это чувство он испытывал и здесь, заново рождаясь… Чувство, когда ты выходишь из дома и снова куда-то идёшь… снова идёшь куда-то вперёд… Путь может быть интересным… На этом пути можно найти новый дом, ещё один дом… Но тот дом детства по-прежнему где-то живёт… Где-то в глубине сердца… Куда бы ты не пошёл, но дом своего детства ты носишь в каком-то уголке своей души, своего сердца… Как бы ни был интересен новый путь, где-то в памяти живёт тот дом… И та, первая, самая ранняя жизнь…
Киа он назвал себя сам… Кьякью его назвали родители… там… в мире том… далеко… когда ещё существовало племя Зелёного змея… когда ещё существовал его вождь — его отец…
Тысячи лет отделили Творца этого мира и тот, самый первый его дом… Новый мир обнял его, став ему новым домом… Тысячи лет прошли там, а здесь, в сотворённом им мире, их прошло ещё больше, намного больше… Он сам так хотел, чтобы здесь время шло быстрей…
Та девочка, пришедшая из его родного мира… Девочка, родившаяся спустя тысячелетия после его смерти в мире родном… Та девочка назвала его Кьякью! Та девочка сказала его первое, его настоящее имя! Но… почему?.. Как она узнала, как его зовут?! Как?! И… какое же это странное чувство, когда кто-то вдруг назвал тебя по имени… Когда кто-то вдруг назвал твоё полузабытое имя! И что-то внутри радостно вздрогнуло от звучания его…
— Не плачь. Не плачь, Надя. Всё наладится. Мы что-нибудь придумаем. Мы всё исправим, — говорил Благ, глядя меня по голове.
Они ничего не могли исправить. Кайер уже ушёл. Он сам захотел уйти. А я не удержала его, хотя и могла. Я не спросила его, отчего он так страдает. Что тут можно исправить? Что?!