Наконец, ведомые то ли Богом, то ли нечистой силой они дошли до дома почти на краю города. Дверь отворилась сама собой: он её не запер, уходя, да, собственно, воровать у него было нечего: его «богатства» могли порадовать разве что совсем непритязательного нищеброда. Он осторожно опустил девушку на пол и закрыл три щеколды изнутри. Не зажигая свечи, чтоб не привлекать тусклым светом в окне внимание соседей, двигаясь наощупь, оттащил её к люку в подвал, открыл люк, встал вниз на несколько ступеней, потянул безвольное тело на себя. То как будто напряглось, а его мокрая нога поскользнулась… Падая, уволакивая её за собой, мужчина едва успел обнять её, закрывая её голову своей рукой…
Они скатились вниз по невысокой лестнице и замерли в пустоте… Он потерял сознание почти сразу, от сильного удара. Она, вздрогнув, шевельнулась, отползла в сторону. Чуть посидела, вслушиваясь в его неровное дыханье. И, не дождавшись никакого движения с его стороны, подползла к нему опять, опустилась на колени. Осторожно нащупала рукой его плечо, грудь, под которой всё ещё билось сердце… горячий лоб… Кажется, этот ночной мрак затянулся на целую вечность… потом его согнуло в приступе кашля… В голове у инквизитора проснулась адская боль, она удушливой волной расползлась по всему телу. Бессонные ночи, ледяной ливень и падение сделали своё тёмное дело: он то падал в забытьё, то пробуждался, сгибаясь от кашля, то стонал, от прикосновений боли… Ему казалось, что он всё-таки провалился под землю — и теперь с него спросят за всё. За всех невинных и виновных, которым не повезло попасть в руки молодого инквизитора. Позже, сжалившись, девушка легла рядом и положила ладонь ему на грудь, у горла, согревая его своей рукой… Так и уснули: она, измученная, провалилась в пропасть без снов, а он, обогретый теплом её руки, наконец-то смог отдохнуть от изнуряющего его кашля…
Проснулся мужчина где-то на заре. Не сразу понял, что это тёплое лежит у его горла. Не сразу понял, отчего голова и тело так страшно зудят. Не сразу заметил тусклый свет, проникающий сквозь открытый люк в подвал. Не сразу рассмотрел в полумраке женское тело рядом с собой. День медленно набирал силу, небо светлело и свет, попадавший в подвал, становился всё ярче и ярче… Какое-то время он лежал, греясь от чужого тепла, потом, опомнившись, вскочил и отпихнул её от себя. Встал, застонал, закачался, два устоял на ногах. Поймал испуганный взгляд серых глаз… Или, нет… серо-зелёных… Ничего не объясняя, взобрался по лестнице и громко захлопнул люк. Девушка сжалась от этого резкого звука над головой…
Он зашёл в дом, запер дверь на три засова, прошёл в тесную кухню, сиявшую чистотой, недоумённо оглядел её, старый пузатый горшок на столе, накрытый крышкой с призывно сверкающей ложкой около него. С наслаждением вдохнул запах. Потом нахмурился, зажёг свечу, быстро влетел в комнату, открыл крышку люка, ведущего в подвал. Легко спрыгнул внутрь.
Тусклый свет свечи выхватил из мрака спящую на полу девушку. Та зашевелилась, зевнула, медленно села, прислонившись к стенке подвала.
— Что-то случилось, Франциск?
— Тебе, может, жить надоело, а мне — нет! Какого чёрта ты вылезла и прибиралась в доме?! — молодой инквизитор наклонился, свободной рукой подхватил её за ворот, рывком поднял, — Это твоя благодарность?! — разжал пальцы — и пленница упала на пол, тихо вскрикнув.
— Я просто хотела тебя обрадовать, — ответила она грустно, — Ты питаешься кое-как, потому худой и вечно злой.
Парень занёс ногу, собираясь ударить девушку в живот, но столкнувшись с её взглядом, передумал. Пробурчал:
— Дура!
И оставив свечу ей, минуя ступени, подтянулся за обрезанные края досок, легко выбрался из подвала и отправился пробовать еду, приготовленную ему…
Он ни о чём не рассказывал, когда ночью спустился в подвал и велел ей живо вылезать. Она ни о чём не спросила. Ни тогда, когда он вручил ей в руки какой-то свёрток, ни тогда, когда он зачем-то опоясывался мечом. Когда он схватил её за запястье и потащил к двери, девушка всего лишь вздрогнула, но всё-таки покорно пошла за ним.
Он не закрывал за собой дверь. Он не нёс в руке факела. Только молча и уверенно тащил её куда-то через темноту. В эту ночь покрапывал мелкий дождь. Ещё более жгучий, чем в ту, первую ночь, когда он нёс её через город. Мужчина шёл быстро, всё быстрее и быстрей. И она, повинуясь его воле, всё прибавляла и прибавляла шаг. Босым ногам, ступавшим по каменной мостовой, было холодно, но пленница молчала.