Что же явь, а что сон?
Где обман, а где свет?
Мой позабытый ответ…
И мой отчаянья стон…
Если тоска, я иду не туда?
Или так долго в пути
Что ноги устали идти?
Песни поёт лебеда…
Закат угасал. Ненависть тоже как-то поблекла, ушла. То ли на время — в этих странных щемящих мгновениях, когда два старых противника сидели рядом и грустили — то ли насовсем.
Где-то поёт соловей…
Путник в дороге домой…
Сердце в дороге домой…
Между колючих ветвей…
Как мне хотелось домой!
Как было трудно идти!
Свою дорогу найти,
Дом, где голос родной…
Но и сомненья — то путь…
Но и усталость, и боль…
В жизни бывает и соль…
Но дома смогу отдохнуть…
— Ты в это веришь? — вдруг хрипло спросил Кайер, — Веришь, что однажды мы сможем вернуться?
— Не знаю, — уныло отозвался Киа, — Если вдруг случится чудо — и она вернётся — тогда… Может быть, тогда…
— А чудо случится?
— Не знаю, — повторил Киа.
Море медленно закрывали сумерки. Силуэты двух противников потемнели, расплывались в подступавшей темноте. Где-то наверху, в бездонном небесном море, тёмном-тёмном, зажигались первые редкие звёзды.
— А как ты умер… там?
— Как и ты: я защищал её, ту, которую любил, обессилел… И больше не смог проснуться. Стоял и смотрел на неё. Но мне вдруг захотелось исполнить её мечту. Её странную мечту о каком-то чужом мире, где люди живут спокойно и радостно. Мире, где люди смогут летать словно птицы. И вдруг я почувствовал какую-то новую, какую-то странную силу где-то внутри меня. Какую-то яркую искру внутри меня. Я подставил руки — и свет этой искры брызнул в мои ладони, и свет далёких звёзд брызнул в мои ладони… — Киа вдруг обернулся и улыбнулся, смотря в глаза Кайеру, — Какой-то маленький комок вдруг появился в моих ладонях. Маленький… мерцающий, словно звезда… Звезда родилась в моих руках! Звезда лежала в моих руках… Сколько прошло мгновений не знаю: тогда я не замечал времени. Тогда время почти не считали. Звезда в моих руках вдруг засияла ярче, словно маленькая луна загадочно светила в моих руках. Вдруг свет её стал ярче, словно она превратилась в солнце. Я стоял и смотрел на мои руки, а в них лежало солнце… маленькое солнце, новое солнце… Оно вдруг заволоклось дымкой, стало крупнее… — глаза его засияли восторженно, словно он снова оказался там, в том дне, разглядывая чудо, растущее в его руках, — И вдруг во всё увеличивающемся комке, уже каком-то ином, разноцветном, я увидел воду и землю: там, в этом маленьком сгустке, появился новый мир! Мир лежал в моих руках! — он как-то тепло и светло улыбнулся, — Мир в моих руках… мой мир… для неё… Я же хотел сотворить новый мир для неё! И тот мир рос. Там выросли первые горы и первые деревья, первые реки потекли между горных склонов и в долинах. Там первые звери проползли. Взлетели первые птицы. Я вдруг провалился туда… Я ушёл туда целиком, чтобы творить…
Глаза его вдруг померкли, погас свет внутри них — и Киа вновь растворился в сгустившейся темноте.
— Это был хороший мир, — сказал Бог чужого мира из темноты, — И первые люди в нём были хорошие. Я подарил им крылья — и вместе с ними возможность летать. Но я не понял, почему однажды один из них сломал крылья другому. Так они начали драться и калечить друг друга. Калеча друг друга, они становились всё злее и злее. Мир отозвался на хаос в их душах и всплески Тьмы холодом. Был страшный холод, вода падала с небес снегом, замёрзли реки и озёра, быстро замёрзли плодовые деревья и травы — и вскоре их плоды стали несъедобными. Тогда, озверевшие от голода и измученные, они начали убивать зверей и птиц, сдирать с них шкуры и есть их плоть. Тогда поблекли их крылья. Но зато мои дети выжили. Я старался вернуть в мир гармонию — и вскоре стало теплее, сошли снег и лёд. Часть растений погибли, часть выжили — и через какое-то время начали плодоносить. Часть зверей погибли, часть выжили. Да, я старался вернуть мир в равновесие. Но мир от этой встряски сильно пострадал, и я сумел восстановить его не сразу. А потом крылья у многих стали пропадать. — голос его стал глухим от боли, — Потом кого-то одного, какую-то девочку, забили камнями за то, что у неё ещё остались крылья, а у тех, злых, их уже не было. Она могла летать, а они — нет. Они помнили, как им нравилось подниматься в небо. Я рванулся к ней… я закрыл её собой… Я не раз говорил им, что они должны быть добрее, но они не слушали меня. Я до сих пор помню боль от камней, которые впились в меня, когда я заслонил её собою… треск моих костей… горячую кровь, стекающую по лицу и губам… Я, казалось, уже забыл вкус собственной крови, но вот, снова…