Протянула руку и скользнула по его щеке… по скуле… к густой брови, над которой был большой кривой шрам от чьих-то когтей.
— Больно было?
— Я уже забыл.
Мои пальцы подхватили большой клык, висевший на кожаном шнурке, покрутили его.
— Это зуб того зверя?
— Нет.
Я увлечённо разглядывала его украшенье. Он, нахмурившись, смотрел куда-то вдаль, на море. Проследив за его взглядом, заметила, что оно, ещё только что шуршавшее по скалистому берегу большими волнами, вдруг замерло — и стало зеркально гладким, словно огромное озеро. И теперь, уподобившись зеркалу, оно отражало небо. Небо смотрело на нас сверху. И небо простиралась за скалами под нашими ногами. Это было такое странное чувство, словно эти скалы замерли где-то посреди небес! Такое… красивое чувство… захватывающее…
Восхищённо прошептала:
— Никогда не видела море таким!
Он покосился на меня, смущённо улыбнулся:
— Я тоже.
Какое-то время мы молчали, увлечённые созерцанием дивного пейзажа.
— Может, слезешь уже с моих рук? — тихо спросил мужчина.
— Мне и тут хорошо.
— Твой отец устроит выволочку нам обоим, — он улыбнулся, — Не боишься?
— А разве ты слабее его?
Он отвернулся. Я, улыбнувшись, дёрнула за клык, сильно, заставляя его обратить на меня внимание.
— А сколько тебе лет, Кьякью?
— Не помню, — усмешка, — Давно не пересчитывал.
— Так это… ик! Вроде важно?
— Думаешь? — он нахмурился, как-то странно смотря на меня.
Я продолжала играть с его кулоном.
— А тебе? — с интересом спросил собеседник.
— Мм… — задумчиво потянула, натягивая его клык.
Он усмехнулся:
— Не помнишь?
— Мм… — подумав, сколько на вид было моему телу, то ли новому, то ли изменённому с силой и примесью от материи этого мира, соврала, — Девятнадцать лет и восемь месяцев. А, и ещё сколько-то дней, но сейчас не вспомню…
— Ноги тебя тоже не держат? — опять нахмурился.
— Мне просто уютно в твоих руках.
— Так бы и застряла в моих руках на сотню-другую лет?
Потянула его за кулон, заставляя нагнуться. И, когда он мрачно наклонился, ласково скользнула по его щеке рукой:
— Мм… лучше сразу на вечность! Если удержишь.
— А почему я не смогу тебя удержать? — он всё-таки рассмеялся.
Задумчиво пропустила клык между пальцев.
— А я тяжёлая.
— Проверим?
— Не поднимешь!
— Не веришь?
Мужчина вдруг выпустил меня. Впрочем, до каменистого выступа я не долетела — меня тотчас же подхватили и подняли на руки.
— А ты лёгкая! Как пушинка!
Прижалась лицом к его груди. А руками продолжала вертеть кулон из зуба давным-давно сдохшего хищного зверя.
— А если будешь держать меня на руках целую вечность, удержишь?
— Тебе хочется простоять так целую вечность?
Улыбаюсь:
— Ага!
— Тебе надоест!
— Нет!
— Надоест, надоест! — Кьякью смеялся.
— Нет!
Замер, смотря на море, уподобившееся небу. Я увлечённо крутила в руках его кулон.
Вдруг он вздохнул и поставил меня на скалу. Точнее, попытался. И ему снова пришлось меня подхватывать.
— Кажется, я тоже слишком много выпил, — мужчина тяжело вздохнул, — Пойдём, я отведу тебя к отцу.
Вцепилась в его рубашку, лицом уткнулась ему в грудь.
— Нет, не хочу! Ты снова уйдёшь…
— И что?
— А я не хочу, чтобы ты уходил!
Его губы вдруг прикоснулись к моему лбу.
— И я не хочу, — вдруг признался он, — Не хочу уходить.
— Знаешь… — снова дёрнула его за клык на шнурке.
— Что?
— Я вот думаю… Не могу понять, что интересней: подняться в это небо или пройтись по воде? Мы сейчас на скале — и море снизу и сверху… то есть, небо… Небо сверху и снизу… Но скалы между его двумя частями… а мне интересно, каково, когда не будет этих скал? Вот если сразу увидеть небо и снизу, и сверху… то есть…
И с визгом вцепилась в него.
— Оно… оно мокрое! Небо мокрое!
Вздохнув, мужчина уточнил:
— Так это море. Небо сверху.
Задумчиво подняла голову. Ой, да…
— Так… постой…
— Мм? — передразнил он меня.
— Мы, что же, стоим на воде?
Он хулигански улыбнулся.
— Нет, скажи! Ты умеешь ходить по воде?
Кьякью продолжал улыбаться. И не отвечал.
Возмущённо дёрнула его за клык, так что он покачнулся, всплеснул руками, теряя равновесие… его губы скользнули по моему лицу…