Хмурый брюнет достал из кармана сверток материи белого цвета. Мешкая, он стал его разворачивать, продолжая смотреть сквозь узорчатую решетку, на силуэт священнослужителя.
— Какие вещи ты содеял, сын мой? — вздохнул священнослужитель. — Не бойся, рассказывай, Господь тебя слушает. Ты ведь для этого пришел?
Гражданин нечего не ответил, сильно сжав глаза. По его щеке пробежала слеза.
— Какие вещи ты содеял? Какое нехорошее дело?
Разворачивая с трудом сверток, хмурый продолжал молчать. По его щекам бежали слезы.
— Я понимаю, сын мой, тебе нужно время.
Развернув, он внимательно стал рассматривать содержимое, это был пистолет.
— Глок семнадцать, — выдохнул хмурый брюнет.
— Что? Я не расслышал.
Незнакомец глубоко вздохнул, затаив дыхание, сжимая рукоять пистолета. И по его лбу пробежала капля пота.
— Не бойся, Бог с тобой. Говори, — вновь вздохнул священнослужитель.
— Я загубил много людей и скоро еще больше людей будет загублено, — прикусив нижнюю губу, выдавливал из себя хмурый брюнет. — Нет, это был не я, не я, — иным голосом, уже на гране что есть сил.
Глаза незнакомца от напряжения стали красными. И вновь по щеке пробежала слеза.
— От твоих рук иль помыслов, сын мой?
— Падре я не могу остановиться, — голос его был очень уставшим и по-прежнему дрожал. — Я чувствую потоки, которыми невозможно управлять. Что-то, что управляет мной. Оно берет верх! И заставляет, заставляет меня это делать, — сдувая капли пота с губ. — Да… — покашливая. — Да!
— О, Господь! Что именно ты содеял? — продолжал спрашивать священнослужитель, но на этот раз голос его звучал более убедительно. — Поведай и покайся мне о содеянном. И Господь простит тебя, ибо ты, как и все мы — дети Божьи.
Хмурый брюнет схватился за лицо и приоткрыл рот, напрягая мускулы лица и челюсти. Он будто хотел прокричать, но так и не обронил ни единого звука. Челюсть сомкнулась, скалясь во весь рот, он закатил глаза. Еще мгновенье, и гражданин расслабил лицо.
— Иногда, злые люди отпускают меня.
— Злые?
— Да, святой отец, они злые! И тогда я могу помечтать. Посмотреть в окно. Боже, как я люблю дождь, — в голосе брюнета чувствовалось спокойствие и расслабленность. — Люблю смотреть в окно, когда идет дождь. И пускай окно выходит на кирпичную стену, я вижу эти капли. Я иногда мечтаю стать каплей и убежать прочь. В тот момент у меня вновь есть сила воли. Я свободен и в тот момент могу что-то сделать, — улыбался мужчина. — Вы знаете, что такое свобода?
— Сын мой, мы же говорим о грехах.
— Да, святой отец! Именно о них. Вы правы. Просто мне так обидно. Я считал, что меня выбрали для важной миссии. Мне сказали, что я особенный. Но рука мне не к чему, — по щеке пробежала слеза. — Её нужно отрезать!
— Мой Бог!
— А потом сказали — «терпи», пока лезвие кромсала мои сухожилия и кости.
— Без анестезии?
— Без неё, я ведь избранный.
— Господи, кто это с тобой так?
— Святой отец, так Вы знаете, что такое свобода? Что такое настоящая свобода?
— Скажите мне, сын мой.
— Свободен ты только тогда, когда мертв!
— Бог мой, о чем ты?
Глава 1. Гражданин незнакомец (часть 4)
— ЭТО ТАЙНА! — прокричал хмурый, но уже совершенно с другой интонацией, в его голосе звучала улыбка. — Я не в силах делать это, — дрожащим голосом. — Отпустите мне грехи за то, что я сделаю. А это грех, я каюсь, но я не могу это остановить! Ибо еще больше людей будет загублено. Но я нем… мо… мо… — стал он заикаться. — Простите меня! — тяжело выдыхая.
— За что, сын мой? — спросил преподобный. — Как я могу отпустить грехи за то, что ты собираешься сделать. Индульгенция тебе не игрушка. Покайтесь, сын мой. Отстранись от греха и ступайте с миром. Бог любит тебя и прощает тебя. Не стоит делать того, что ты собираешься сделать, нарушая каноны. Ты сам сказал: „Это грех“! Сын мой, не стоит…
— ХВАТИТ! — перебил голос исповедующегося человека. — Я жертва! Вы не представляете, что происходит в мире, — тяжело вздыхая. — Ваша вера в Бога лишь уловка для глупцов. Вы скрываете свою сущность за маской проповедника, — и вновь его голос был спокойным. — Черт! — с дрожью на выдохе. — Но миром правят… — он вновь сделал паузу, лишь тяжелое дыхание продолжала его мысли. — Да, к черту это!
— Не богохульствуй!
— Буд-то Вы сами этого не делали.
— Что?
— Простите! Но Вы не понимаете. Вы не поймете и не осознаете, — хмурый взвел боек пистолета. — Вы не поймете того, что я собираюсь сделать. Ибо вы не были мной. Вы не прошли жизненный путь, какой прошел его я. Да и я, это не я. Это лицо, — вздыхая. — Я хотел сбежать, но они… — тяжело дыша. — Кошмары наяву!