Склады являлись особой гордостью Курандо, что явно было следствием голодного прошлого, когда всё, абсолютно всё, начиная от обычной гречихи и заканчивая звонкой монетой, приходилось с великим скрипом выбивать из скряг-правителей и местных жителей. Морица часами водили по пыльным сараям, где в стойках, бочках, ящиках, тюках и в мешках хранились оружие, боеприпасы, снаряжение, обмундирование, продовольствие, повозки, сбруя, подковы. Всё в огромных количествах.
Морица поначалу ошеломило подобное изобилие, но вскоре это всё стало его утомлять.
День был удивительно солнечным. Небо отсвечивало голубизной и казалось таким же широким, как душа наипоследнейшего выпивохи, растранжирившего ради друзей-собутыльников всё, вплоть до последней рубахи. Было скучно, тоскливо и душно. Хотелось хоть слабенького ветерка. А ещё больше хотелось вернуться в свою конуру и дать отдых уставшим ногам.
Курандо был неутомим.
После короткого и столь же лёгкого, как и завтрак, обеда Морица сопроводили на манёвры, полюбоваться стройными колоннами солдат.
Он стал свидетелем, как по троекратному сигналу горнов расположенные для обеда и полуденного отдыха в укреплённом лагере солдаты свернули и уложили на повозки палатки, навьючили животных и выступили в идеальном походном порядке. В идеальном для тех времён, когда он, Мориц, в последний раз выводил войско в поход.
В авангарде и арьергарде двигались колонны пикинеров, из-за своих длинных пик походивших издали на больших змееподобных ежей, невероятно длинных и аккуратно причёсанных. В середине походной колонны, окружив небольшой, а потому, по мнению Морица, довольно условный обоз, вышагивали стройные ряды мушкетёров. Далеко впереди, сзади и по флангам передвигались конные разъезды, выполняющие разведывательную и охранную функцию.
С холмов, где расположились Мориц и его окружение, прекрасно были видны все действия, разворачивающиеся на равнине. Курандо комментировал происходящее, чем надоел просто до ужаса.
Через час, когда неспешно ползущее войско на две мили удалилось от лагеря, из-за суровых вековечных деревьев Западного лесного массива показалось ещё одно, равное по численности первому, войско.
Конные разъезды обеих армий съехались и разъехались, без суеты и соперничества по отношению друг к другу.
Люди на холмах заметно оживились, когда оба воинства неторопливо стали перестраиваться из походных в боевые порядки.
Морица это действо тоже заинтересовало, в первую очередь тем, что всё это они с Курандо уже неоднократно разыгрывали с помощью оловянных солдатиков, и сейчас, глядя с вершины холма на действия настоящих солдат, он испытывал неудовлетворённость человека, привыкшего повелевать игрушечной армией, молчаливой, неподдающейся воздействиям спешки и паники, не сомневающейся. Оловянную армию он держал твёрдо в руках. Оловянных воинов не надо было воспитывать и обучать, им не следовало разъяснять смысл приказов - он сам был их коллективным разумом, и то, что возникало в его мозгу, они мгновенно принимали к исполнению. Эти же, там, внизу, действовали сами. И не всегда так, как надо, что, мягко говоря, раздражало.
Мориц пристально следил за тем, как идущие в голове и в хвосте походного порядка колонны пикинеров произвели удваивание рядов: вторая шеренга вступила в первую, четвёртая в третью, шестая в пятую, и так все шеренги, пока два прямоугольника в 10 рядов и 160 шеренг не превратились в прямоугольники 20 на 80.
Авангард стал забирать чуть правее, в то время как арьергард, обходя мушкетёров и перейдя с тихого на скорый шаг, забрал чуть левее. Удваивание рядов вновь повторилось, из-за чего ощетинившиеся пиками ежи раздались и сплюснулись, будто их раздавили, превратив в большие квадраты.
Мушкетёры, перестроившись в четыре прямоугольника по 40 рядов и 20 шеренг, тоже перешли на скорый шаг. Два прямоугольника заняли позицию в центре, ещё два расположились на флангах.
Построения войск теперь напоминали два тонких ломтика слоёного пирога: мушкетёры, пикинеры, мушкетёры, пикинеры и ещё раз мушкетёры.
Перепостроения произошли относительно быстро, хотя и не без заминок: фронт пикинеров на левом фланге из-за быстрого шага растянулся неравномерно, а построения мушкетёров местами и вовсе смешались, из-за того (как пояснил Курандо), что на марше только каждый десятый солдат держал фитиль зажженным, и его соседи, едва завидев неприятеля поспешили побыстрее "заправиться" огоньком.
В подзорную трубу прекрасно было видно, как перед смешавшимися построениями носились капралы, крича и раздавая затрещины, чем вносили ещё больше сумятицы.
Наконец все перепостроения были закончены, и оба воинства двинулись друг другу навстречу.
"Бой" завязали мушкетёры. В то время, когда первые шеренги окутались клубами порохового дыма, задние, разделившись на две части, совершали контрмарш вперёд, спеша стать впереди отстрелявшихся. Громыхнул ещё один залп, вперёд выдвинулись новые мушкетёры, задние лихорадочно принялись за перезарядку мушкетов. Едва отстрелялись все 20 шеренг, как двинулись остановившиеся было терции пикинеров. Движение начали с тихого шага, незаметно перешли на скорый, а последние десятки ярдов, опустив для атаки пики, преодолели бегом, вновь безбожно растянув строй и нарушив стройность рядов. Приблизившись друг к другу на расстояние двух с половиною пик, терции остановились.
Потешный бой завершился.
Стоя на вершине холма, они наблюдали за передвижениями войск, вновь перестроившихся в походные колонны и двигавшихся по направлению к лагерю.
Погода стояла просто прекрасная. Это был один из лучших весенних деньков, когда на небе ни облачка, но солнце ещё светит не испепеляюще жарко.
Мориц с тоскою подумал, что для истинных военных весна по большей части олицетворяет собой не расцвет жизни, а окончание неблагоприятных для ведения военных действий погодных условий. Именно весной, когда оживает природа, с полей сходят сугробы и из тёплых стран возвращаются певчие птицы, а земля и деревья покрываются зеленью, активизируется та далёкая от ритуалов плодородия деятельность, которая в конечном итоге выливается в огромные опустошения.