Изабелла...
Чем ближе медленно поднимающийся раскалённый диск солнца приближался к зениту, тем сильнее в душе Морица разгоралось жаркое пламя. С каждой минутой он всё более убеждал себя, что и сон про погребение, и чей-то атакующий ход ниспосланы ему неспроста. И в том и в другом он улавливал завуалированную угрозу. Не себе. И это переполняло его беспокойством. Ибо неведомый враг замахнулся на единственную его драгоценность.
Обсуждение технических характеристик оружия завершилось. Солдатам отдали приказ прекратить пальбу. Офицеры разбрелись по стрельбищу. Многие отправились полюбоваться на избитые пулями кирасы, удалённые от линии стрелков на 50, 100 и 200 ярдов.
Курандо был недоволен. По его словам меткость - отвратительна. На дистанции в 100 ярдов половина пуль прошла мимо, на дистанции 200 в цель попала и того одна треть. Кроме того, он утверждал, что при испытаниях имело место мошенничество: ружья сделали менее 10 тысяч выстрелов. Своё заявление он обосновывал тем, что на стрельбу было выделено четыре с половиною тысяч фунтов пороха, а за две недели пальбы не спалено даже двух третей. Одно из двух: либо цифра выстрелов явно завышена, либо в стволы засыпалось меньше пороха, чем полагалось. В первом случае спрос был с офицеров, во втором с поставщиков, ответственных за изготовление ускоряющих зарядку ружей бумажных патронов.
Морица эти подробности не интересовали. Выражение его лица было отсутствующим, и взгляд Курандо, холодный и цепкий, с каждой минутой становился всё более пристальным.
Генерал случайно заглянул в глубину его глаз и словно ошпарился, упав с большой высоты в горячую лаву. Старый чёрт. Он словно в душу заглядывал.
Чёрт возьми! Мориц внезапно ощутил зов. В мозг пробралась чесотка, и теперь ни днём, ни ночью не будет для него покоя, пока он не сделает того, чего требовала от него воющая диким волком тревога. Он должен убедиться своими глазами: всё ли с Изабеллой в порядке.
Мориц громко приказал подать ему коня. Курандо сделал тоже самое.
Нет, так не пойдёт. Требовалось этот хвост отправить куда-нибудь по очень важным делам, да так далеко, насколько это только возможно.
- Курандо... Тьфу... Барл. Сегодня не помешало б успеть...
Курандо остановил его на полуслове, так жёстко, словно всадил в него тяжёлую мушкетную пулю, сотрясшую Морицу всё нутро и с силой отшвырнувшую его назад, шагов примерно на пять.
- Я всё понимаю. Сегодня тебе нужно побыть одному.
Курандо вогнал ему в мозг очередную занозу. Он точно был не простым "переписчиком". Он понимал, знал и умел слишком много. К тому же он был невероятно везучим. Он провоевал с ним бок о бок более тысячи лет и остался в живых, хотя нередко попадал в самую гущу сражений, откуда даже самых крутых здоровяков выносили вперёд ногами. Он был живуч. Совсем как Мориц. Вот только у Морица тело более развито, в то время как он пользовался телами простых смертных.
"Пепепнсчики-бойцы" долго не живут. Их срок жизни как правило максимум два-три поколения. После чего они либо устают от жизни, либо их выводит из строя случайная прихоть войны, щедро раздающая сильным смерть, а слабым жизнь, вопреки девизу: "да победит сильнейший!".
Мориц терялся в догадках, какая роль в развивающихся событиях отведена Владыками Курандо. Приставлен ли он к нему только для того, чтобы помочь окрепнуть и встать на ноги после долгой отлёжки в "архиве", или же у него есть ещё несколько тайных приказов, о которых Мориц даже пока не догадывается? Если предположить такое, то доверять Курандо явно не следовало. Он был инструментом, с помощью которого Владыки пытались на него воздействовать.
Мориц выехал на большую дорогу, умощённую неровными, грубо отёсанными плитами. Копыта коня гулко зацокали, разнося по окрестностям весть о его приближении.
Был полдень. Солнце стояло в зените. Дорога пролегала через поля, засеянные золотистой пшеницей. До ближайшего городка всего несколько миль и по великому тракту перемещалось к нему множество запылённых, утомлённых повисшей невыносимой жарой путников.
Мориц скакал мимо них. Цокот копыт коня, предупреждая, заставлял людей отскакивать в сторону. Он обогнал пару телег, груженных мешками, ребятишками и размалёванными цветной тонкой вязью горшками. Его конь чуть не сшиб одного мужика, вовремя не успевшего сойти на обочину, и Мориц мельком заметил его растерянное от испуга лицо и медленно раскрывшийся рот в громком крике:
- Куда прёшь?!
Через пятнадцать минут Генерал свернул влево и поскакал по просёлочной дороге. Пронёсся через одну деревушку, где старики и бабки сидели на низеньких скамеечках возле калиток, а маленькие ребятишки возились у дороги в пыли. Проскакал через невысокий подлесок и выехал к одинокой усадьбе.
Высокий и прочный на вид деревянный забор кольцом охватывал большой парк и одноэтажный и длинный, а потому казалось приземистый белокаменный дом. Витые ворота, из-под окраски которых рыжими пятнами проглядывал ржавый металл, были слегка приоткрыты.
Испытывая неприятное чувство, остреньким коготком водящее вдоль хребта, из-за чего мурашки вдруг побежали по коже, Мориц въехал в ворота, с трудом раздвинув коленями тяжёлые створки, заставив их со скрипом повернуться в проржавевших петлях.
Двор был пуст. Солнце, казалось, до бела раскалило застывшую твёрдой коркою землю, и над ней поднималось марево. Слева стояла пустая конюшня. Справа - сторожка. Широкая, усыпанная мелким гравием аллея вела к самому дому.
Мориц направил коня на аллею. Поражала царившая здесь тишина. Никого не было. Даже собак. Будто всё вымерло, истлело и рассыпалось в прах, не оставив ни малейшего следа.
Приблизившись к парадному входу , он слез с коня, поднялся по изготовленной из камня под мрамор, тщательно отполированной лестнице и вошёл в дом.