Сколько он продремал, он не знал, но ему грезились дивные вещи. Его сознание затуманивали лёгкость движений в воде, мягкость света и переливы теней на самом дне. Создавалась иллюзия чужого присутствия, хотя он был один. Его волос и плечей касались нежные руки, а до ушей доносился шелест одежд. Ирия... Он захотел обернуться, но тень, оброненная кем-то, проплывшим над головой, заставила его всплыть на поверхность...
Мориц открыл глаза и, поднявшись, чтобы размять затёкшие ноги, оглядел погружённую во мрак библиотеку.
Всё как всегда, только... Этого здесь раньше не было. Он не мог не заметить. Взяв свечу со стола, приблизился к маленькому лакированному столику. Ещё находясь в тени, столик показался ему странным образом очень знакомым. Приблизившись, он понял - почему.
Столик предназначался для игры в Сёги - сипангские шахматы. Его поверхность была разделена на 81 клетку. По краям одноцветного игрового поля, на специально предназначенных для этого площадках, лежали фигуры: плоские, одноцветные, похожие на широкие наконечники стрел, одинаковые по форме и различающиеся лишь надписями на них.
В своё время и столик, и набор вырезанных из слоновой кости фигур прислал ему Сифакс; по его мнению, эта игра идеально отображала реальную жизнь. В течение полутора переполненных смутами и войнами столетий они вели игру по переписке. На каждый ход они затрачивали от двух-трёх месяцев до нескольких лет, а учитывая уникальную особенность Сёги, дающую право любую побитую вражескую фигуру поставить на доску как свою, игра грозила продлиться ещё не одно столетие.
Они сражались долго и с упоением. Было время, когда он всю свою жизнь приравнивал к этой игре и, сам того не замечая, приурочивал свои нападения на врага к агрессивному ходу, и даже не удивлялся, когда, захватив очередное Сифаксово логово, находил там послание с ответным оборонительным или контратакующим ходом.
Игра осталась незавершённой. Он сумел покончить со своим врагом до того, как тот смог ответить на его атакующий ход. Он не выслал ему предупреждающий цифренно-буквенный код. Он принёс ему его сам, и сам передвинул фигурку.
Фигурки у Сифакса были расписаны необычно. Чёрточки, палочки - иероглифы. Хитроумная вязь, странная и загадочная, как и душа у самого Сифакса. Сифакс был загадкой. И умер загадкой. Его смерть оставила в душе Морица-Массанасы едкий осадок. Покончив с Сифаксом, он тем самым покончил с собой. С тех пор его жизнь пошла в разнос. Он утратил цель своей жизни.
Столько столетий ненавидеть своего врага, преследовать его, объявлять войны, сражаться, предавать и убивать... Сам акт мщения стал для него самоцелью; он уже утратил надежду расправиться с врагом и лишь застарелая клятва-мечта: загнать его в угол и встретиться с ним, наконец, лицом к лицу - наполняла его безудержной энергией.
Когда та страшная ночь, иссечённая огнями пожаров, лязгом оружия и криками сражающихся и умирающих людей, осталась позади, и Сифакс наконец канул в лету, Массанаса не почувствовал ничего: ни радости, ни восторгов - только огромную опустошенность. В эту ночь он вырвал из своей книги жизни последнюю страничку, на которой сохранились упоминания о тех днях, когда он любил.
Сифакс был необычным человеком, и не столкнись их интересы, они бы, наверное, вполне могли бы сдружиться.
Эта мысль оказалась настолько кощунственна, что Мориц почувствовал вину по отношению к Ирии.
"Прости. Как я мог такое даже подумать? Я покончил с виновником твоей смерти. Я ему ничуть не сочувствую".
Мориц, подняв свечу высоко над головой и бросив томик стихов на шахматный столик, отправился спать. Экскурс в прошлое переполнил его неприятными воспоминаниями. Он чувствовал, что этой ночью долго не сможет заснуть, а если заснёт, то ему приснятся пылающий город, кривая усмешка Сифакса и заставленное фигурами шахматное поле.
В спальне, поставив свечу на ночной столик, он испытал потрясение, увидев на своей подушке плоскую, похожую на широкий наконечник стрелы, фигурку с затейливой вязью сипангских иероглифов. Взяв её в руку, он почувствовал, что обратная сторона фигурки сошлифована. Перевернув её, он увидел два выполненных чёрной тушью слова, ядом капнувших в его душу: "Я вернулся".
<p>
4</p>
Голодные до крови беспощадные звёзды зло смотрели с небес, и внизу, на земле, внимая приказам бесчисленных ночных генералов, тысячи людей, размахивая мечами, алебардами и горящими факелами, не покладая рук приносили им кровавые жертвы. Город пылал. Огонь, родившийся и набравший силу где-то на северных окраинах, заключил союз с ветром и перелетал с кровли на кровлю точно на крыльях, запихивая в жаркое ненасытное брюхо пожара всё новые и новые городские кварталы.
Сжимая в руке тяжёлый клинок, он стремительным шагом шёл по пустынным залам захваченной цитадели. Его путь лежал туда, где минут пять назад наиболее весомым аргументом в жарком споре громыхали мечи, заглушая крики раненых и решительно прерывая вопли молящих. Теперь там было тихо, как в склепе, да и сама эта крепость превратилась в один большой склеп.
Он прошёл по отмеченному багровой слюной зверя войны коридору и толкнул дверь. Навстречу ему из-за стола поднялся Сифакс. Спокойный, уравновешенный, с наигранной усмешкой на тонких губах. Его гладко выбритое лицо походило на маску. Движения были дёрганы и нереальны, как у куклы, подвешенной на ниточках в цирковом балагане.
- Приветствую тебя, Генерал, - произнёс он, приближаясь. - Рад, что время замкнуло кольцо, и наша встреча вновь повторяется. Как в последний раз. Ты помнишь?
Он помнил. И чувствовал, как реальность неожиданно расслаивается. Он видел: как Сифакс, вдохновляя малочисленных защитников цитадели, яростно оборонял мост через ров; как враги, преодолевая сопротивление обломков и утыканных стрелами мёртвых тел, проталкивали через узкий проём ворот телеги со спиртным, как свистели стрелы, и те, кто пытался воспрепятствовать Сифаксовым воинам, падали пронзёнными в ров.