Больше всего немцы выбрали ресурсов из Франции. Ее итоговый «вклад» — 40,1 млрд марок. На втором месте Нидерланды — 14,5 млрд. Затем следуют Бельгия (10,3 млрд), Норвегия (6,9 млрд) и Дания (3,8 млрд). Общий «взнос» оккупированной Западной Европы имперские бухгалтеры оценивали в 75,6 млрд марок. Балканы (Греция и Сербия) были ограблены на 4,5 млрд. Общее количество «добычи» из оккупированного СССР в Берлине оценили в 6,8 млрд марок. Принципиально важно понимать, что это приблизительные экспертные оценки. Как правило, в них не включалось награбленное сухопутными войсками в первые месяцы войны, уничтоженное в результате боевых действий или борьбы с партизанами, а также награбленные произведения искусства и пр.
Специалисты всегда сопротивляются соблазну пересчитать стоимость старых валют на современные курсы, поскольку погрешность слишком велика. Тем не менее существуют разные индексы, которые по эволюции стоимости устойчивых товаров (хлеб, нефть, золото и пр.) позволяют в самой приблизительной перспективе дать представление в современных ценах. При такой вольной оценке суммарная стоимость захваченного (и учтенного!) в Советском Союзе имущества в ценах 2017 г. равна 20 млрд евро, а общий вклад Западной Европы можно оценить в 390 млрд евро. Американские финансисты еще в 1943 г. попытались подсчитать количество награбленного нацистами в первые годы войны. В основном речь шла о конфискованных банках, акциях, вкладах, ценных бумагах, фирмах и различных предприятиях. Они вышли на астрономическую сумму в 36 млрд долл., что в нынешних ценах равно приблизительно 460 млрд.
К началу 1942 г. на территориях под властью Германии проживали около 245 млн человек, из них немцев не более 90 млн. Управлять такими пространствами без помощи местных сил было просто нереально. А. Гитлер всегда восхищался колониальным опытом Великобритании, которой при ограниченном управленческом контингенте удавалось успешно эксплуатировать свои колонии. Нечто подобное он пытался «внедрить» и в Европе. Нацистов полностью устраивало, когда подчиненная страна сама себя эксплуатировала, вела дела, собирала налоги, а часть национального дохода отчисляла в берлинскую казну (Дания и Франция). Однако риторика об «объединенной Европе», «арийской крови» и «совместной борьбе с большевизмом» не могла скрыть хищнических интересов германских господ. Многие европейцы судили об оккупантах по своему карману. А он стремительно пустел. Поэтому поголовного восторга по поводу присутствия немцев не было нигде в Европе, в том числе и в относительно спокойных регионах. Как в такой ситуации заставить население интенсивно работать, проявлять послушание и одновременно смириться со снижением жизненного уровня?
Нацисты использовали старый и проверенный метод кнута и пряника. За неповиновение, не говоря уже о сопротивлении, беспощадно наказывали и поощряли тех, кто помогал. На всех оккупированных территориях к выполнению административных и полицейских функций активно привлекалось местное население. Деятельно участвовавших в оккупационной работе в годы войны называли «квислингами» («квислинговцами») или «коллаборантами» («коллаборационистами»). Первый термин стал нарицательным благодаря В. Квислингу, министру-президенту оккупированной Норвегии, который слыл большим поклонником фюрера и всецело его поддерживал. Второе слово постепенно приобрело негативный смысл после его многократного использования маршалом А. Петэном и его окружением. Встречаясь с Гитлером и другими нацистами, они все время говорили о сотрудничестве («collaboration»). Поэтому их во Франции стали называть «коллаборантами». Французский термин синонимичен английскому и очень быстро укоренился в западной литературе. Наиболее точно смысл понятия на русском языке передает слово «пособничество» или «пособники», которое использовалось в советской юридической практике и лексиконе.
Проблема коллаборационизма многоаспектна, сложна и до сих пор чувствительно воспринимается во всех государствах, переживших оккупацию стран Оси. На нее также наслаивается прошлая и современная политическая борьба между правыми и левыми. А в странах, отвергающих советский опыт и историю, это еще и способ поиска национальной исключительности. Есть авторы, которые ставят под сомнение целесообразность употребления понятия «коллаборационизм». Они считают его слишком эмоциональным и не способным отразить тяготы жизни в оккупации, когда большинству населения приходилось как-то адаптироваться к «новому порядку». Действительно, для многих граждан единственной возможностью прокормить себя и свою семью являлась работа, которую могли дать только оккупанты. В результате приходилось в той или иной мере сотрудничать с оккупационной властью. Но где та грань, отличающая простое взаимодействие, адаптацию или исполнительность от пособничества? Большинство историков сходятся во мнении, что коллаборационизм имел широкое распространение во всех оккупированных странах. От прочих поведенческих норм его отличает осознанный выбор, когда речь идет о конкретном вкладе в политику оккупантов.