— Инэй, — позвал он мать.
— Что, улым?[11] — спросила она и быстро вошла в комнату. Видимо, мать сидела у себя за перегородкой.
Равиль вгляделся в красные запавшие глаза матери, ее увядшие щеки и признался:
— Сам не знаю, зачем позвал.
— Знаешь… — сказала мать и скорбно оглядела сына. — Ребенок ждет помощи от матери всю жизнь, пока она жива. Отец рассказывал, как умирал на войне Валинур, сын Рафата. В полном уме восемнадцатилетний парнишка звал мать. Верил, видать, что она помогла бы ему. Но вот как тебе помочь, сынок? Я ведь давно вижу, что плохо тебе, нездоров ты. Лето вон кончается, а тебе все хуже, хоть ты и скрываешь. Сперва я думала, переживает, мол, сын за свою старую работу. Потом гляжу, ты и простой работой не брезгуешь. Вильданов, который у вас на горе работает, как-то рассказывал, что ты работящий и тебя там уважают. Тимер-Булат всегда говорил, будто ты белоручка. Ошибся тут старший… Или ты другим стал. Не знаю.
Мать ушла за перегородку. Равиль слышал, как она о чем-то негромко шепчет. Вспоминала или разговаривала с собой? Равиль отвернулся к стене.
К вечеру ему стало лучше. Он, тепло одевшись, вышел на улицу и побрел к речке.
На лугу лениво щипали травку ожиревшие за лето гуси. Что-то взбрело в голову лобастому теленку, и он, вскидывая задом, побежал между кочек. На него неодобрительно зашипели гусаки, один из них ухватил теленка за пушистый бок, и молодой пострел, присмирев, широко расставил передние ноги и загляделся на зеленую стену кустарника у реки.
Равиль прошел мимо задумавшегося теленка и, лавируя между гусиными выводками, добрался до речки.
Он сел на теплый песок у воды и бездумно стал смотреть на пустые корпуса турбазы за речкой. За ними, на холмах, сгущались тени, и ельник сливался в одно густо-зеленое пятно.
Скоро Равиль услышал шорох песка за спиной. Он повернул голову и увидел крепкие загорелые ноги.
— Флора? — спросил он.
— Я, — неуверенно ответила она.
Флора опустилась рядом и подобрала ноги.
— Как твое здоровье? — спросила она. — Ты очень похудел.
Равиль, не отвечая, глядел на ее узкое смуглое лицо, чернеющие в длинной прорези глазниц зрачки и прямой нос с тонкими полукружьями ноздрей.
— Ты не меняешься, — удивился он. — Будто навсегда решила остаться семнадцатилетней.
«Несмотря на все жизненные передряги», — подумал он про себя и отвел глаза.
— Ты плохо помнишь меня семнадцатилетнюю, — усмехнулась Флора. — Я очень изменилась. Но сейчас не обо мне речь. Не нравится мне, Равиль, как ты выглядишь. В мае ты был хоть и невеселый, зато крепкий, щекастый. Что с тобой? Думаешь много?
— Совсем не думаю, — просто ответил Равиль. — Раньше думал. Нельзя было не думать — работа заставляла. Теперь за меня другие думают.
Флора долго молчала.
— Ты непонятный какой-то стал… — печально сказала она. — Зачем-то вернулся домой, зачем-то устроился на завод, никто не знает твоих планов. В кино тебя не видно, в библиотеку не ходишь, ни с кем не дружишь. Думала я вначале, что ты ко мне на почту будешь часто заглядывать. Но ты ни разу не пришел. Неужели у тебя в жизни не осталось друзей, которым надо написать, послать телеграмму, поздравить? И они тебе не пишут…
— Они не знают мой новый адрес.
— Как я тебя раньше понимала, — не слушала его Флора, — мог весь вечер промолчать, но я все равно знала, о чем ты думаешь.
— Какие тогда мысли? В школе, — пожал плечами Равиль. — Забот не было, воспоминаний никаких. Теперь сижу на берегу речки и подсчитываю, сколько воды утекло мимо.
— Еще рано подсчитывать, — вставила Флора.
— Не знаю, — сказал Равиль. — Может, уже поздно. Нет у меня сейчас планов. Стараюсь хорошо делать свою работу там, на горе. Думаю, этого мне достаточно. На остальное нет здоровья.
— О здоровье ты раньше не вспоминал.
— О здоровье обычно вспоминают тогда, когда его уже нет. Как и все в жизни. Если кто-то говорит о молодости, здоровье, любимой девушке — этот человек, можешь быть уверена, говорит о своем прошлом.
Разговор Флоре не понравился. Она упруго встала и помогла подняться Равилю.
— Уже темно, — сказала она. — Амина-апа встревожится.
— Да-да, — вспомнил Равиль. — Что-то она в последнее время чересчур меня жалеет. Хотя это и приятно, когда на свете есть человек, который тебя жалеет.
— И я тебя жалею, — тихо сказала Флора.
— И ты? — удивился Равиль и тут ж попытался перевести разговор на шутливый тон: — Но разве ты меня больше не любишь?