— Терпи, сын, — попросила мать. — Еще немного потерпи. Держи в себе силу. Крепче держи…
Мелкий монотонный дождь шел, видимо, всю ночь. Под утро тучи над долиной сгустились, и хлынул ливень. Равиль повернул голову и увидел через окно, как по железной крыше соседского дома бегут извилистые ручейки и сливаются в крапиву прозрачным водопадом.
Завтрак стоял на столе. Матери, как всегда, не было дома. Равиль, не притронувшись к еде, вяло походил по комнате и, ослабев, снова лег в постель.
В полдень кто-то прошел двором, нерешительно постоял в сенях и негромко постучал.
На пороге стояла Флора. Она сняла плащ, быстро взглянула на нетронутый завтрак на столе и, поправляя руками пышные черные волосы, подошла к постели Равиля.
— Амина-апа разрешила мне навещать тебя, — сказала Флора и присела на стул. — Она подобрела ко мне — останавливается и приветливо разговаривает. Только уж очень она печальная. Такой Амину-апа я никогда не видела.
— Ее с утра нет дома, — сказал Равиль и взял маленькую, полную руку Флоры в свои ладони.
— Знаю. Она еще на рассвете ушла в сторону Сары-Куль.
Флора смирно смотрела, как Равиль нежно гладит ее руку.
Он шевельнулся.
— В последние дни люди избегают смотреть мне в глаза, — сердито сообщил он. — Мать куда-то спрятала зеркало. Неужели я так похудел? — он ощупал пальцами щеки и подбородок.
Флора взглянула в глаза Равилю.
— Сколько жалости в тебе! — удивился он и, вспомнив свои недавние мысли, сказал с ожесточением: — Я теперь много думаю. Мы потеряли столько лет! У нас были б большие дети…
— Я тоже думаю об этом, — призналась Флора. — Раньше винила только себя. Недавно обозлилась и на тебя: ты ведь всегда был рядом со мной, умный, понимающий и предусмотрительный. Но отчего ты легко отдал меня другому? Отчего ты не разглядел вовремя своего Ахата, который в школе не сводил с меня глаз и крался ко мне, как кот к сметане? Я оступилась, но где ты был, почему избегал, ни разу не поговорил со мной?.. Все могло быть по-другому, как у людей…
Голос ее перехватило.
Равиль приподнялся и легонько привлек женщину к себе.
— Нам не так уж много лет, — мягко сказал он. — Не надо плакать о том, что было и чего не вернешь. Лишь бы впереди был свет.
— Пусть твоя мама думает обо мне, что хочет, — сказала, не скрывая слез, Флора. — Я сделаю все, чтобы помочь тебе справиться с болезнью.
Равиль опять привлек ее к себе, осторожно поцеловал в шею.
— Закрой дверь, — попросил он шепотом.
— Что? — не поняла она.
— Дверь… — сказал он и сжал пальцами ее кисть.
— Что? — она посмотрела на его ставшее напряженным лицо, волнуясь, попросила: — Пусти же руку, я не могу встать.
Флора легко, на носках, пробежала к двери. Ее крепкие, узкие в голени ноги замерли на пороге, звякнул крючок. Флора теперь бежала от двери, и он ощутил лицом ее маленькое плечо.
— Ну? — говорила она, волнуясь все больше. — Равилек мой… Где ты был раньше?
…Дождь лил не стихая ни на минуту. Занавеска мешала Равилю видеть соседский дом. Наверное, он весь в пене и брызгах и дождь скатывается с крыши не тонким, прозрачным водопадом, но целые реки его обрушиваются в кусты малины и крапиву.
Рядом с ним лежала женщина, покорная и тихая. Равиль приподнялся на локте и заглянул ей в лицо. Флора не мигая смотрела на темное железное кольцо в потолке.
Он провел мизинцем возле глаз.
— Морщинка возле рта, — сказал он. — Летом ее не было.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила Флора. — Почему люди не научились делиться здоровьем? Умирающий от голода человек может последнюю корку хлеба отдать близкому человеку. — Она повернулась к Равилю. — Моего здоровья хватило бы нам надолго.
Флора взглянула на часы и заторопилась.
— Мне пора на дежурство, — сказала она и быстро поцеловала Равиля. — Я забегу на обратном пути.
Флора надела плащ и вышла под дождь.
Равиль лежал в узкой постели, еще хранившей в себе тепло женщины, и старался не думать о завтрашнем дне.
Взгляд его остановился на часах, и он вспомнил, что уже вечер, но матери до сих пор нет. Дождь по-прежнему с железным стуком колотил в тонкие стекла. Равиль без света лежал в постели и думал о желтом страшном болоте Сары-Куль. В дожди и сухая полянка становилась там несущей беду трясиной. Телята, козы и собаки, если забредали в непогоду на Сары-Куль, обратно не возвращались. Их больше никто не видел. Лишь иногда долетали предсмертные крики животных и долго помнились одиноким прохожим, что далеко обходили гиблое место. И людей немало затерялось в пучине Сары-Куля.