— Я знаю, что делать. Голодные они от нас не отойдут.
— Это понятно, — Квадратный чуть нервно огляделся вокруг, тьма стояла кромешная, не видно было ни зги на расстоянии уже пяти-семи шагов, невзирая на костер и головни, которые сжимал Пестель.
— Нужно пожертвовать лошадью. Хотя бы одной или лучше двумя.
— Знал бы, пристрелил пяток жирафов и прошли перевал без приключений… Ладно, — решил Пестель, — моя самая слабая.
— А моя… — Квадратный опустил голову, подумал. — Пестель, снимай с них сумки, узду и седла.
— Седла-то куда денем?
— Завернем в брезент и тут где-нибудь зароем, где посуше.
— Сумки зароем, а седла… Бросим вперед, они такие, что и их сжуют.
— Значит, это не шакалы, — определил Пестель. — Рост, что же ты чувствуешь?
Ростик ответить не успел. Лошади вдруг стали ржать и биться. Словно бы поняли, что скоро им придется куда как плохо, но Пестель с ними справлялся. Еще как, даже Ростику стало ясно, что теперь никто из них не дрогнет.
Потом все смотрели в темноту и ждали, ждали… Вдруг где-то далеко послышалось шумное дыхание. Вот так, из ничего, из невидимого пространства за кругом света вдруг прозвучало тяжелое, мощное, голодное втягивание воздуха, как будто не стая неведомых существ подошла, а один невероятный зверь, с которым невозможно было справиться.
— Лошадей пускать? — спросил сзади Пестель.
— Подождем, когда они навалятся, — решил Квадратный. — Может, удастся пожертвовать одной.
Ростик знал, что не удастся, но легче было слушать старшину и привычнее для него — солдата одной сплошной войны, в которую они влипли, оказавшись тут, в Полдневье. И тогда загорелись глаза.
Их было невероятно много, казалось, вся равнина перед ними вдруг в один миг вспыхнула этими глазами — красными, бешеными, голодными, немигающими… Казалось, они горят, но не как на Земле у волков — отражая пламя, а сами по себе, словно тысяча светляков вдруг собралась тут, чтобы стало светлее. Но светлее от них, конечно, не становилось. Стало холоднее — от ужаса близкой смерти, от невидимости этих врагов, от их бесчисленности.
Ростик взвел тетиву на арбалете, прикинул расстояние до ближайшего хищника, получалось шагов тридцать, если у него на голове не очень мощные роговые пластины, вполне можно попасть — с какой угодно реакцией отпрыгнуть зверю уже не удастся. Разумеется, он прицелился между глаз. Тетива щелкнула, и почти тотчас их оглушил вой — слитный, мощный, слаженный. Выла не одна зверюга, в которую попал Ростик, а еще несколько десятков, которые тут же стали драться, стараясь поскорее ее прикончить и вырвать кусок сочащегося кровью мяса… Все остальные тоже подвывали, словно негодовали, что Ростик не попал в кого-нибудь поближе к ним, чтобы тоже можно было поучаствовать в драке за пищу…
— Теперь они разозлились, — сухо откомментировал Квадратный.
— Они и без того были…
Какими они были, никто не узнал. Потому что звери стали прыгать… Щелкнула тетива старшины, потом еще одна, из-за спины. Это Пестель помогал закованным в сталь друзьям, и довольно толково, по крайней мере — хладнокровно.
Но больше Ростик ничего не успевал понимать, потому что пришлось работать мечом, раз за разом поднимая его и нанося удар в очередную морду, которая показывалась из темноты… Теперь их можно было рассмотреть получше.
Это не были панцирные шакалы, это оказалась странная помесь медвежьей морды с огромными клыками, маленькими, злобными глазками, мощной грудью и гиеньим, легким в движении торсом. Да, подумал Ростик, если удастся выжить, он предложит назвать их гиеномедведями…
А вот думать во время рубки не следовало, это тормозило и тотчас сказалось на Ростике. Сталь его руки заскрипела под желтыми, оскаленными клыками, но прокусить ее очередная медвежья морда не могла, она лишь тянула Ростика во тьму… Если бы это удалось, Ростику пришел бы конец, с наседающими со всех сторон чудовищами он не справился бы. Да и его приятелям пришлось бы плохо, их было слишком мало, заменить Ростика было некому.