Внезапно Ростик остановился, что называется, на всем скаку. Ему показалось, что к двоим самолетам присоединилось еще несколько, а все вместе это была сила. Он оглянулся, эх, дурак он дураковский! Как же его угораздило бросить противотанковое ружье?! Прямо хоть возвращайся… Нужно было тащить его с собой, хоть какая-то защита была бы.
Он швырнул карабин на плечо и подхватил бинокль. Так и есть. Над лесом, примерно там, где они оставили машину с бензином, кружили уже не две, а как минимум шесть летающих лодок. Или даже больше, пересчитать их было трудновато, они то и дело перепутывались, а поля бинокля, чтобы захватить их разом и сосчитать, не хватало.
Но вообще-то, контратаковать колонну они не намеревались. Вот и хорошо, решил Ростик. Все-таки он добежал до колонны, но тут уже все было почти спокойно.
Люди в ошейниках лежали на травке, в пыли, или бродили, как потерянные, разглядывая трупы. Кто-то пронзительно кричал, пытаясь справиться с болью ранения, где-то в стороне ругались, пытаясь поделить ружье. Причем злоба этого спора была нешуточной. Оно и понятно — карабин конвоира выглядел солидной гарантией свободы и самой жизни…
Ростик огляделся. Лишь в одном месте, примерно там, где находилась середина колонны, стояли люди, слушая кого-то, кто, кажется, отдавал приказы. Вот в эту сторону Ростик и направился.
Глава 24
Толпа образовалась вокруг трех человек в форме, которых взяли живыми. Это были перебежчики, конвоиры, солдаты пурпурных. Они были крепко избиты, одного так приложили, что он едва стоял, но все-таки они были живы.
Недавние пленные смотрели на них и негромко, как почему-то сразу привыкают в русских тюрьмах, переговаривались. Многие смотрели и срывали с себя плетеные ошейники, исцарапывая пальцы в кровь, ломая ногти, шипя от боли и злости.
Ростик оказался рядом с пленными почти в тот самый момент, когда откуда-то сбоку к ним подлетел кузнец. Он был молодцом, волок свое противотанковое ружье, и толпа перед ним раздавалась, как волны перед кораблем.
Ростик кивнул ему.
— Ты в порядке?
— Как видишь. А ты?
Они разговаривали, словно других людей поблизости не было, словно никто их тут больше не понимал, как иностранцев.
Ростик огляделся, так и есть. Люди, которых они освободили, еще не были солдатами. Они еще не способны были идти на штурм города, не умели побеждать противника. В них еще слишком сильно было чувство самосохранения, возникающее у каждого, кто побывал в плену, тем более в таком плену! И тут следовало что-то придумать, вот только что?
— Что с этими? — спросил кузнец.
— Сейчас допросим.
Ростик посмотрел в лица пленных. Это были обычные лица, в них не было ни какой-то особенной подлости, и тем более не было злодейства — они явно не стояли с кистенем в подворотне до того, как пошли в услужение к врагам.
У одного, что едва не терял все время сознание, не хватало двух пальцев на правой руке. Но большой и указательный у него были как раз приспособлены для стрельбы. Широкий чуб падал ему на исцарапанный, синюшный лоб, поэтому выражение его глаз было невозможно прочитать.
Второй был подлиза, это было ясно. Маленький, кругленький, какой-то лоснящийся, он даже на солдата был не похож. И тем не менее в его кротких глазах застыло такое выражение, что Ростик почему-то начал в нем подозревать самого большого изувера из всех уже погибших конвоиров. Ожидая своей участи, он странно плямкал губами, Ростик впервые видел такой нервный тик.
Третий был высоким, стройным, довольно мускулистым и темно-рыжим. Так уж повелось, что к рыжим у Ростика была слабость, и то, что третий тип оказался именно этой масти, почему-то приводило в замешательство.
— Ну, ребята, что вас толкнуло на путь, как говорится, служения врагу?
— Какие же они враги? Они просто напали, предложили перейти к ним… — начал было пухлый, но ему не дал договорить беспалый.
— Пошел ты… — Он поднял голову, посмотрел на небо, на кружащие в отдалении самолеты. — Все равно один конец, чего уж разговаривать?
— Разговаривать как раз есть причина. Где у них главные силы, где командование?
— А почему мы должны тебе это рассказывать? — спросил рыжий.
— Просто потому, что ты все-таки еще человек, а не пурпурный.
— Они тоже люди, — быстро вставил пухлый.
— Они пришли, чтобы сделать большую часть наших людей рабами, понимаешь — рабами. А ты…