Ростик, наблюдая эту операцию, разговорился со старым каменщиком, который был признан авторитетом в этого рода работах. Он сказал, что крыски прорываются уже третий раз. Но людей тут слишком много, и их обнаруживают быстрее, чем они собираются в опасном количестве. Его соображения сводились к утверждению:
— А вообще-то они уже слабеют. Это самый незначительный из прорывов. Наверное, скоро снимутся и улетят куда-нибудь.
— Почему вы так думаете? — спросил Ростик.
— А ты в свои окуляры разве этого не видишь? — спросил строитель, прищурившись.
Ростик думал примерно так же, но не хотел пока признаваться. Он не торопился, лишь смотрел, оценивал и размышлял. А каменщик закончил так:
— Я думаю, напасть эту мы переоценили. На самом деле не так уж они и страшны.
— Вы бы видели, как они людей заживо обгладывали. И вообще, еще неизвестно, какие потери мы понесли.
— Мы не готовы оказались, а от этого всегда настрадаешься. Следующий раз, если как следует все обмозговать, вообще никто погибнуть не должен.
— Вашими бы устами, как говорится, — отозвался Ростик.
Возня по ликвидации прорыва продлилась почти до полуночи. Лишь после этого Ростик перешел в тот отсек, где привык ночевать, где постоянно гремели вентиляторы, устроенные из велосипедов, на которых восседали, согласно расписанию, сменные вахты. Неожиданно, как это бывало почти всегда, он встретил маму. Она очень устала, но настроена была общаться. Ростик стал ее расспрашивать о Любане, на что мама только хмыкнула:
— Да с ней уже все в порядке. Вот вначале было скверно, она потеряла много крови, на фоне общей ослабленности это могло привести…
— Что же ты не сказала, раз знала? — запальчиво спросил Ростик.
— Во-первых, я не думала, что это важно до такой степени. Во-вторых, ты все время был какой-то чумовой, я тебя практически не видела, даже тут. А в-третьих, я была уверена, что все обойдется. Понимаешь, там хирурги очень хорошие, еще никого просто так не упустили.
Это словцо Ростик знал с детства. Но лишь сейчас его мрачный, фатальный смысл дошел до него полностью. Но он вспомнил того дядьку, имя которого так и не всплыло у него в сознании, представил бледную улыбку Любани и понемногу стал успокаиваться.
— И все-таки, нужно было сказать.
Мама долго-долго смотрела на него задумчивым, усталым взглядом. А потом невнятно, словно только что сообразила что-то, произнесла:
— Ты прав. Оказывается, нужно было.
Часть VI
Победа на всех фронтах
Глава 31
Ростик привычно сидел у окуляров, вид на город внушал некоторые надежды. Что-то в саранче изменилось, может быть, она стала беспокойной? Но еще больше изменился сам город — он стал похож на забытое кладбище.
Кто-то подергал Ростика за рукав. В первые дни наблюдений он вздрагивал от этих прикосновений, потому что слишком уж внимательно следил за поверхностью, уходил в мир, освещенный зимним солнышком, забывал, что тело его оставалось в темном и зловонном подвале. Теперь он реагировал не так остро, и не потому, что притупились только органы чувств, — притупилось сознание.
Он оторвался от прибора, потер глаза, но тут же получил по рукам, как в детстве:
— Сколько раз я тебя просила — не лезь в глаза немытыми руками.
— Как же их вымоешь, когда воды нет, — попытался он оправдаться.
— Вот и не лезь.
Он улыбнулся. Как бы там ни было, а рядом была мама. И где-то тут была Любаня. Ходила она еще плоховато, но доктора утверждали, что на солнышке, да если будет зелень и фрукты, а не поливитамины, она быстро пойдет на поправку. И то хорошо.
— Слушай, с водой очень плохо. Может, отправить кого-нибудь наверх, за снегом? В крайнем случае наберем того, что лежит около тамбура.
Да, вода… Вода стала проблемой, и едва ли не самой главной. Ее не хватало даже на то, чтобы напоить больных. О том, чтобы вымыть руки или протереть влажными салфетками кого-нибудь во время перевязки, не могло быть и речи. Сознавать это было еще тяжелее оттого, что всего в нескольких шагах, у самого тамбура, лежало чуть ли не целое озеро воды — нужно было лишь подождать, пока растает снег. По-крайней мере так казалось. Хотя, как всегда, видимость не соответствовала настоящему положению вещей.
— Мама, ты же сказала, снег изгажен экскрементами этих летунов, нигде в городе им нельзя пользоваться.