— Если бы Рост не придумал эту демонстрацию силы с гранатами — был бы уже давно ужином у этого бла-ародного! — насмешливо протянул старшина.
— И все-таки если бы у них не было понятия чести, они бы действовали...
— При чем тут честь? — удивился старшина. Оба собеседника помолчали, потом Квадратный безапелляционно высказался: — В плен нужно было брать, а не дуэли устраивать. На их месте я бы...
— Может, у них не любопытство включается, а что-то другое? — возразил Пестель.
— При чем тут любопытство? Поймать новый вид разведчиков — это прямой расчет, а не любопытство. Где, что, сколько, куда, чем вооружены — вот о чем думать следовало, а не об Олимпийских играх!
— Интересно, как ты это сделаешь без языка? — спросил Ростик. — Они и так немало узнали, а что не увидели, могут додумать.
— А что не додумали, их не интересует, — подхватил Пестель. — Вот я и говорю — благородство воина, тут так принято.
Они проехали почти километр, когда Квадратный буркнул, подводя итог дискуссии:
— Нет на войне благородства.
Если бы это сказал кто-то еще, над фразой следовало бы подумать, а в устах Квадратного ее можно было просто принять к сведенью и покончить с этим.
Проход между скалами они нашли на следующий день, уже после обеда. Можно было бы и раньше до него доскакать, но они не торопились. Такие вот пошли у них времена, что можно расположиться на дневной роздых, развести костер, пообедать горячим мясцом и чаем. Никто за ними не гнался, никто не угрожал — благодать!
Ростик даже успел искупаться в соседнем ручье. Потом, подумав, загнал в воду и своего жеребчика, вымыл его от кончика носа до задних копыт. Каково же было его удивление, когда, закончив, он вдруг почувствовал дружеский тычок мягким носом в плечо — оказалось, жеребец Квадратного тоже решил быть чистым. Видимо, отношения с лошадюгами незаметно для Ростика налаживались, они его признали уже годным для роли банщика, и на том спасибо.
Так как старшина был еще слаб, Ростик управился и с его конягой, а вот со своим Пестелю пришлось разбираться самому, довольствуясь только устными советами Ростика. Впрочем, он не протестовал, у него-то, что бы там ни думали некоторые, был опыт возни с разной живностью куда больше, чем у десяти Ростиков. Может, даже больше, чем у Роста и старшины, вместе взятых.
Сначала проход им показался каким-то другим. Никто из троих не был уверен, что они идут правильной дорогой. Потом Рост вспомнил рощу, которую они проезжали. Через пару километров старшина узнал странный валун на верхушке небольшого взгорка, и вдруг стало ясно, что они идут именно той горловиной, которую и назвали перевалом.
— Запоминайте, — сказал старшина, — тут еще не один раз придется ходить самим и других водить.
— Что мы там забыли? — вздохнул Пестель. — Со своей бы стороной справиться...
Чувствовалось, что этот поход оставил в нем не самые радужные впечатления. Хотя Ростик почему-то думал, что разведка была и удачной, и даже не очень хлопотной. Наверное, он стал совсем уж оловянным, как стойкий солдатик... Он усмехнулся, почему-то он был этому рад.
На ту сторону холмов до конца дня выбраться они не сумели. И это было плохо. Хотя чем именно — никто из них не знал. Но все вдруг стали нервными, настороженными и даже слегка злыми. Исключение не составляли и кони. Те вообще ржали так, что эхо гуляло по узкой долине, и через каждые пятьсот метров вдруг отказывались идти вперед, хотя никаких причин бояться чего-либо в поле зрения не возникало. Настроение определил Пестель:
— Если бы разок здесь уже не ходили, можно было подумать, что тут Соловей-разбойник засаду сплел.
Лагерь разбили у небольшого, холодного прудика, образовавшегося в ложбинке кристального ручья, стекающего с Олимпа. С двух сторон их закрывали камни, так что возникло давно не испытываемое ощущение, что они находятся в закрытом пространстве, в комнате например.
Ужин поспел, когда солнце уже погасло. Темень, как всегда бывает в горах, навалилась со всех сторон. И тут же из-за отдаленных скал послышался заунывный вой. Старшина о чем-то усиленно размышлял. Когда прозвучал этот вой, он неторопливо посмотрел в темноту, мерно дожевывая свой кусок поджаренного на огне мяса.
— Рост, далеко до того места, где мы последний мясной караван грузили?
— Не знаю точно, но кажется...
— Да изрядно будет, — вмешался Пестель. — А что?
— Идея такая. — Старшина тяжко вздохнул. — На том месте мы оставили кучу еды для самых... Ну, для разных воющих тут по ночам. Не знаю, то ли шакалов, то ли гиен каких-нибудь.
— Гиены кашляют и смеются, — высказался Ростик. — Так о них писал Майн Рид.
— Они еще и воют, только чуть иначе, чем волки, — сказал Пестель. Он повернулся к Квадратному. — Так о чем ты?
— О том. Может, они нас потому первый раз пропустили без помех, что у них было чем заняться?
— Жертвоприношение предлагаешь устраивать или дань платить? — усмехнулся Пестель.
— Просто внимание отвлекать от трех тощих разведчиков и их изморенных лошадей.
Вой раздался вдруг совсем недалеко. И было в нем что-то, из-за чего между лопаток Ростик почувствовал холодок. Как бы это определить... Вой этот выражал радость при виде добычи, которая не убежит, которой некуда деться. И этой добычей были они, разведчики и лошади, как сказал старшина. Он прав, в этом Ростик не сомневался.
— Жаль, тут топлива мало, нельзя из костров круг поставить. — Старшина поднялся, потянулся. Потом лицо его стало твердым, как дубленая рожа тевтона, решившего подороже продать свою жизнь. — Пестель, давай назад, в резерв, к лошадям, будешь добивать тех, что прорвутся, и кидать головни, чтобы мы их видели.
— Почему я?
— На тебе доспехи послабее, так что...
— Может, и ваши железки их челюсти не выдержат?
— Не обижайся, Жорка, — вмешался Ростик, только обид им тут не хватало. — Тебе-то они вмиг все пооткусывают, поэтому слушай командира.
— Рост, станешь слева, начинай с арбалета. Может, они будут своих добивать — какая-никакая, а все же передышка. В ближних не стреляй, руби палашом. И не размышляй, разрубил и отбрасывай назад. Автомат пускай, когда они гурьбой пойдут. Ну, знал бы молитвы — помолился бы. Ты — слева, я — справа.
Они стали, маленький отряд, зажатый камнями и ночью. Ростик подумал и мужественным голосом спросил:
— А центр кто будет держать?
— Оба, — ответил старшина. Он ждал и напряженно прислушивался, да так, что у него уши чуть из шлема не прорастали. — Сдается мне, сегодня ночью спать нам, хлопцы, не придется.
Ростик вздохнул и повернулся к северу, туда, где примерно находился Боловск, дом, родные. Вернусь, решил он, долго-долго никуда не поеду.
16
Ростик чувствовал себя не очень здорово. Хотя до сих пор ему доставалось меньше синяков и шишек, чем спутникам, неожиданная слабость затопила его тело. Хуже того — затопила его сознание.
Он стоял и думал, что тут, скорее всего, они и найдут свой вечный покой, что все, чего им удалось до сих пор добиться, оказалось слишком сложным переплетением удачи и отчаяния. Но вот удача, кажется, кончилась, отчаяние обратилось против них, и скоро... Он стряхнул охватившее его бессилие и обнаружил, что сидит на земле, странно подогнув ноги, как в детстве, опустив оружие, и над ним склонились Квадратный и Пестель. Оба заглядывали Ростику в глаза, но в темноте было трудно что-либо рассмотреть под его забралом. А поднять его они почему-то не догадались. Ростик попытался встать сам.
— Я знаю, что делать. Голодные они от нас не отойдут.
— Это понятно. — Квадратный чуть нервно огляделся вокруг, тьма стояла кромешная, не видно было ни зги на расстоянии уже пяти — семи шагов, невзирая на костер и головни, которые сжимал Пестель.
— Нужно пожертвовать лошадью. Хотя бы одной или лучше двумя.
— Знать бы, пристрелили пяток жирафов и прошли перевал без приключений... Ладно, — решил Пестель, — моя самая слабая.
— А моя... — Квадратный опустил голову, подумал. — Пестель, снимай с них сумки, узду и седла.