— И подвох действительно есть. Пропорции. Для того чтобы вернуть тебя обратно на год, нужно потратить раз в десять больше времени. Кто-то должен тебе его отдать. Свое время. Свою собственную жизнь. Теперь понимаешь?
Она замолчала. Задумалась. И это было славно. Теперь Ларион мог просто лежать, вдыхать ее запах, думать о том, как им было хорошо совсем недавно, вспоминать это в деталях. А кто, между прочим, сказал, что им не будет так же хорошо дальше? Ночь еще молода. И многое можно сделать.
— То есть, тот, кто отдаст свое время, допустим десять лет, фактически укоротит свою жизнь на этот срок?
— Да, — сказал он. — Ты поняла наконец-то.
Теперь он просто лежал и ждал вопроса, который должен просто обязан был сейчас прозвучать.
Она спросила:
— А что будет, если у человека, который задумал пожертвовать свое время, его просто нет? То есть старые люди тебе не годятся?
— На поедание? — спросил он.
— Перестань паясничать, — промолвила она и в голосе прозвучали интонации настоящей учительницы.
Можно поспорить, подумал Ларион, что именно так она говорит на уроках всяким там двоечникам, если они начинают плохо себя вести. Вот только голышом рядом с ними она при этом не лежит.
Он не удержался и хихикнул.
Если подумать, то он вот уже несколько ночей подряд воплощает в жизнь мечту чуть ли не каждого мальчишки, каждого задрипанного двоечника, троечника, а может, и отличника. Знали бы они… видели бы…
Нет, сказал он себе, не надо никому ничего знать и видеть. И совершенно неважно, что Анна работает учительницей. Главное — ему с ней хорошо, и ей, судя по всему, — с ним. И все это только между ними. Посторонним вход воспрещен. Как бы им этого ни хотелось.
— Ты куда-то все время отлучаешься, — заметила она. — Куда?
— Я просто думаю о том, что люблю тебя, — ответил он. — И не более.
— Не можешь перестать?
— С трудом и только на время. Не очень долгое.
— У тебя давно не было женщины, — сказала она. — Вот ты на меня и позарился.
— У меня давно не было настоящей женщины, — уточнил он. — Понимаешь о чем я?
— Еще бы, — ответила она. — Ты — зверь инопланетный. Я теперь знаю, откуда в тебе столько силы. От ведьм.
— Нет, это называется по-другому, — возразил он. — Совсем по-другому.
— Неважно, — прервала его она. — Скажи лучше, объясни… продолжи объяснения. Я так и не услышала от тебя того, что хотела. Я так понимаю, ты можешь хотя бы приблизительно определить, сколько у человека в наличии времени.
Ну да, вот он, этот вопрос. Прозвучал. И соврать не удастся. Только не ей и не сейчас.
— Да, — сказал Федоров. — Могу. И не приблизительно.
— То есть, посмотрев на человека, ты можешь определить, сколько ему осталось времени?
— Да, могу.
Вот, наверное, и все, подумал Ларион. Тут обычно все и заканчивается, поскольку, если она додумалась до этого вопроса, то, значит, рано или поздно сообразит и все остальное.
К примеру, что означает его умение определить, сколько человеку осталось жить. Что оно на самом деле означает. Интересно, хватит ли у нее духу задать следующий вопрос?
— Получается, жизнь человеческая предопределена? Если есть ты и твой дар действительно существует?
Ну вот что можно на подобное ответить?
— Да, ты права, — сказал Федоров. — Я шарлатан и живу с этого. Никакого ведьмаческого дара у меня нет и в помине.
— Не обижайся, — послышалось в ответ. — Я не думаю, что ты обманщик. Просто…
— Просто?
— Я не могу так сразу осознать услышанное. Как ни крути, но получается, если ты существуешь и умеешь все, о чем мне рассказал, — значит, все в этом мире предопределено, известно заранее. Фатум, судьба, которую не обманешь. При этом нет добрых людей и нет злых. Есть просто люди, которым по судьбе придется совершить то или иное.
— А разве не так устроено в жизни? — усмехнувшись, спросил он.
И хотел было добавить еще кое-что, немного ее подразнить, но передумал, увидев близко ее глаза, серьезные, полные ужаса.
Боже!
— Только не по голове, — быстро сказал Ларион. — Признаю свою ошибку и более не буду.
— Значит, ты меня обманывал? — с надеждой спросила она.
— Нет, — ответил он. — Говорил чистую правду. Но ты сделала неверные выводы. Если бы все в этом мире было предопределено, я не мог бы в нем ничего изменить. Смекаешь?
— А если ты можешь не только видеть, но еще и менять…
— Вот именно, — закончил за нее он. — Это означает, что все в мире предопределено, скажем, процентов на девяносто, или на восемьдесят пять, или на девяносто два. Чем это отличается от того, что ты до этого знала? Да ничем. Плохой человек, который таскает с собой пистолет, рано или поздно из него выстрелит. И тебе, для того чтобы это определить, вовсе не нужно обладать какими-то необычными свойствами. Ты просто это знаешь. Так же и я, глядя на какого-нибудь человека, вижу, что он умрет примерно тогда-то. С точностью если не сто процентов, то больше девяноста.