— Понятно, — сказала Анна. — Ты очень обкатанно все это объясняешь. Не в первый раз?
— Нет, не в первый, — ответил он. — Но в такой ситуации и такой красивой женщине — впервые.
— Обманщик, — она улыбнулась. — Какой ты обманщик… У меня даже нет слов.
Вот и хорошо, мысленно вздохнув с облегчением, подумал Федоров. Вот и замечательно, пока ей в голову не пришел какой-нибудь бред. Что-нибудь вроде того, что он на самом деле не видит срок жизни, а его устанавливает, определяет. Ему случалось слышать и такое объяснение своих способностей.
— Ну, теперь ты удовлетворена? — спросил он.
— Нет, — ответила она. — До этого еще очень далеко. Ты же сказал, что ночь молода и нам предстоит многое.
— Соблазнительно.
— Да неужели?
Она вдруг оказалась совсем рядом, прижалась, теплая и мягкая, подставила губы. И это было начало, это означало, что он снова вернул ее расположение, снова допущен к ее телу. И вот сейчас…
Это было почти невозможно сделать, но Ларион оторвался от нее и сказал:
— Только один вопрос. Ответив на такое количество твоих, я имею право спросить. Не так ли?
— Так, — ответила она. — Учти: о своих похождениях я не рассказываю.
— Не то, — сказал он. — Меня интересует, откуда ты узнала, что я ведьмак?
— Говорят женщины. Между собой. У колодца говорили сегодня. А я как раз за водой пришла.
— Что еще говорили? Откуда пошел слух?
— Не знаю. Не прислушивалась. Понимаешь, я сначала не поверила, а потом…
— Потом ты поговорила со мной и теперь знаешь. Не так ли?
— Да.
— Можешь узнать, откуда это стало известно?
— Могу попытаться. Но зачем?
— Хочу проверить одну теорию, — ответил Ларион.
Знал он, конечно, как это может объясняться, но так до конца и не верил.
— Желаешь сделать из меня Мату Хари? — улыбнулась она.
— Почему бы и нет? — пробормотал он, зарываясь лицом в ее волосы, вдыхая их запах, снова пьянея от него. — Кстати, знаешь, что Мата Хари прославилась не только шпионажем? Говорят, она была очень искусна в постели.
— О?.. В таком случае мне надо потренироваться. Дашь пару уроков?
— Конечно, — прошептал он. — Только сначала скажи мне что-нибудь, первым, пришедшее в голову.
— Я очень тебя люблю.
— Пока — достаточно.
Половинка кирпича ударилась о стену и с сухим треском развалилась. Один из обломков едва не попал Лариону в лицо, но тот словно бы не обратил на это внимания. Так и шел вдоль длинного, явно нежилого дома, с пустыми провалами окон и выбитой дверью.
Некогда ему было сейчас выяснять отношения, да и смысла в этом он не видел. Было совершенно ясно, что кирпич является всего лишь предупреждением. Вместо него запросто могла прилететь пуля. Не прилетела. Пока. Можно сказать — положительный результат.
Он дошел до конца дома, и все-таки не удержался, остановился, оглянулся. Тех, кто предположительно мог кинуть кирпич, было трое. Они так и стояли кучкой, нехорошо ухмыляясь. И угадай попробуй, кто из них это сделал. Да и смысла в этом нет. Не драться же с ними?
Щербак стоял в стороне, выражение лица у него было встревоженное. Ему, похоже, все это не очень нравилось. Вот он подошел к троице и стал им что-то выговаривать.
Поздно, подумал Ларион, поздно пить боржоми, когда печень уже отвалилась.
Он двинулся дальше, свернул за угол, прошел мимо тарелки, возле которой стоял охранник. Правильно стоял, между прочим, на посту не спал. Вероятно, этому помогало осознание, что он охраняет не просто какую-то железяку, а машину ведьм, может быть, даже действующую. Что, если вот сейчас она начнет изрыгать огонь? В общем, надо быть готовым вовремя дать стрекача. Причем даже одной мысли об этом вполне достаточно, чтобы надолго избавиться от желания отнестись к своим обязанностям спустя рукава.
Возле тарелки Ларион снова остановился. Она его словно бы притягивала. Страх, который он испытывал, в первый раз входя в нее, отступил. Осталось лишь жгучее любопытство.
Вот бы заставить эту технику работать на людей. Наверное, так и будет, но уже без него. Через год-два, не меньше. Солон сделает. Починит, запустит, придумает, как использовать на благо людей. Сделает. Жизнь ему предстоит еще долгая. На девяносто или может быть чуть больше процентов. А может, даже и на девяносто девять.