УБЕЖИЩЕ. И скажу я вам, когда к вам заявится некто заблудший, не отвергайте его, примите его, попотчуйте, разрешите приобщиться к теплу вашего очага и вашего сердца… когда беглец среди пустыни натыкается на пустынника, он просит у него прощения, он говорит: не посетуй, что я нарушил твой порядок. И слышит в ответ: мой порядок повелевает мне принять тебя с миром… кто беглецом являлся к ним, тому никто не причинил вреда… защиту должно предоставлять обиженным и угнетенным, сосланным и униженным, беглым рабам и совершившим побег преступникам, справедливо обвиненным и неправедно обвиняемым, девушкам, которых принуждают к браку, и крестьянам, которых гонят на барщину.
Таков закон с самых незапамятных времен, таков порядок. И Бог лишь тогда поистине всемогущ, когда Он может предоставить защиту. А сильным мира сего надлежит хранить святость, которая превыше требований мести, кары и возмещения. Об этом твердят не одни лишь скрижали, об этом твердят и поэты. Кто пространствовал десять лет, тот может поведать, что именно помощь, оказываемая угнетенному, отличает цивилизованных людей от варваров. И кто любит Рим превыше всего, тот не устанет говорить о самом славном проявлении человечности. Право на убежище, надежный приют есть последний источник надежды для тех, кто утратил всякую веру в справедливость. Убежище свидетельствует ныне и присно: можно жить и после поражения.
Его деяния известны повсюду и признаны повсеместно. Беглец прослышал, как надлежит оформлять прошение: порой он диктует чиновнику текст для равнодушной клавиатуры, порой спасается бегством в священные места или хватается за рога у алтаря, порой падает ниц, обнимая колени чужеземца, садится в золу очага, целует руку повелителя, порой наносит небольшой ущерб собственности принимающего, чтобы оказаться перед ним в некотором долгу и тем упрочить отношения на будущее.
С незапамятных времен эту заповедь чтут. И ею же пренебрегают. Даже когда проклятие грозит твоему собственному роду. В защите отказывают, защиты лишают, молящих отвергают либо выдают. Святотатцы попирают табу, топчут ногами священные правила, перешагивая порог храма, дабы выволочь наружу гонимого и убить его, дабы выманить обманом или подвергнуть осаде, пока он сам не умрет голодной смертью. А если кто презирает чужое божество, тот подносит горящий фитиль к языческому храму и сжигает его вместе с укрывшимися в нем беглецами. Во все времена находятся люди, которые подрывают стены взаимной помощи, дабы приумножить свою власть и свое богатство.
Времена меняются, хоть и остаются неизменными. Принятых не метят более клеймом на лбу. Просто им надлежит при проверке документов доказать наличие визы. И еще овладеть иностранным языком: разрешение, дозволение, санкция, приятие, снисхождение, допущение. Они должны уметь безошибочно склонять эти слова, чтобы полицейской машиной, поездом или самолетом их не вернули в страну, где они потерпели фиаско.
Но сердце — оно порой тотем, а порой параграф, и кому, скажите, придется по вкусу приютить у себя беспокойство в эпоху, когда гражданские права подвергаются проверке на надежность. Стопроцентную надежность. Этот чужак, он не просто несет с собой распад, он его воплощает, перед нами распавшаяся жизнь, причем никто не знает, удастся ли снова собрать ее из кусочков, и если да, то где. Готовящийся принять встает, и четыре его стены встают вместе с ним. Он задается вопросом, который весьма его тревожит: а какие следы будут привнесены в его дом? После чего он запирает свою дверь.
Иво Шикагото. Hav not bin tu Amerika, bat sun going der[24]. Иво сидит по-турецки на газоне, вырывает травинки и жует их. Часами. Продергивает сочные зеленые стебельки сквозь щель между зубами. День утопает в разговорах. Иво сплевывает. Дайте мне только месяц-другой сроку, чтоб освоиться, тогда милости прошу всех вас ко мне, я вам тогда все покажу. Иво ждет, когда двоюродный брат пришлет ему аффидевит. У брата дом на берегу Лейк-Мичиган, он там у них уважаемый человек, его полгорода знает. Только пустячная бумажка отделяет Иво Шикагото от небоскребов. А вы знаете, что верхушка у этих небоскребов раскачивается, из стороны в сторону, на несколько метров, а внизу лавки со всякими товарами, каких вы и во сне не видели, а стоянки у них огромные, потому что в таких небоскребах работают тысячи людей, и, когда ты сидишь наверху, скажем, на сороковом этаже, тебе сверху виден весь город, будто он принадлежит тебе. Еще чуть-чуть потерпеть — и Иво полетит в страну блюзов. Это столица, это их настоящая столица, там начинали все великие люди, в баре можно услышать новости, о которых завтра узнает весь мир, и каждый второй из них маленький Satschamo[25], а у негров музыка в крови, как говорит мой брат… Иво отворачивается в сторону и сплевывает… больше они ничего и не умеют, у брата одна черная ходит убираться, так ей даже невозможно вдолбить, как полагается вытирать пыль. Короче, не осталось ничего, что могло бы преградить Иво путь к белому «кадиллаку», вот это машина так машина, рядом с ним любой «мерседес» должен помалкивать в тряпочку, это ж просто дворец на колесах, в нем можно разъезжать целый день и ни капельки не устать, потому как ты даже не почувствуешь, что едешь, да, Стоян, в такой штуке все женщины будут смотреть тебе вслед, ну, ну, без кулаков, я провезу тебя по всем окрестностям, а потом учудим что-нибудь на пару и будем есть большие стеки, только не заказывай ван стек, не то ты меня опозоришь, там заказывают по весу, войдешь, значит, и скажешь ван трипоундовый стек, плиз. И еще ты должен сказать «вел дан», чтоб они знали, что его надо как следует прожарить, потому как сами они любят, чтобы мясо внутри было сырое.
Ах, Америка, Америка, какие там есть возможности. Вот вы, к примеру, сапожник, вы можете сколотить там целое состояние, я вам прямо скажу, за обувь ручной работы столько платят, просто поверить нельзя — несколько сот долларов за пару. Тут и считать нечего. Этому пару, другому пару — и ты уже обеспечен.
А мой брат — он в Канаде, хороший парень и человек солидный, умеет вкалывать, не сказать, чтоб летун. Но ума у него хватило, чтобы перебраться в Канаду… Полгода не прошло, мы были у его родителей, и они как раз получили от него письмо, письмо, конечно, было вскрыто, но все-таки дошло, парень, оказывается, купил себе дом и при нем большой гараж, чтоб было место для его новой машины. Я ведь что хочу сказать: полгода — это шесть месяцев, а у парня уже стоит в гараже собственная машина.