Мы ехали мимо заброшенных складов. Топко свернул в широкий черный проезд, и со скоростью пешехода мы въехали в гигантский гараж. Кругом стояли желтые такси, сотни машин, вдоль и поперек, без малейших признаков порядка, запутанный клубок, я задался вопросом, как они сумеют распутаться снова. Слева находилась слесарная мастерская.
— Здесь обслуживают таксомоторы. Я вас на минуточку оставлю одних, время у нас еще есть, мне просто надо отпроситься, пока не началось общее собрание.
Вернувшись, Топко начал искать хоть какой-нибудь зазор в этом клубке, нашел, и мы вылезли. Собравшиеся стояли возле своих такси или, широко расставив ноги, на их крышах, или сидели на капотах, или сновали вокруг. В середине клубка, образовав звезду, припарковались сразу пять такси, одно подле другого, носом внутрь, а между ними выстроилось пятеро мужчин.
— А это наш совет безопасности, он состоит из пяти человек. Бессменно ирландец, он у нас генеральный секретарь, и африканец, потому что оба уже давно этим занимаются. Как раз те двое, что сейчас треплются друг с другом. Крайний слева, темный такой — это Пакистан, тощий рядом — это Польша, а третий — это Гана. Эти пятеро — наши спикеры. Права вето у нас нет, все проходит очень демократично, решает большинство. Ну как раньше в деревне. Лично я родом из Белово, знаете такую деревню? Округ Макар. Сейчас ирландец сообщит нам программу.
Ирландец раскатисто захохотал, ткнул кулаком черного в плечо, подошел к одному из такси, открыл дверцу со стороны водителя и нажал сигнал. Три пронзительных гудка.
— Это сигнал. Сейчас начнется.
— Уважаемое собрание! Сегодня на повестке дня у нас только один вопрос: множество жалоб. И как вам известно, их число неуклонно растет. Нас все чаще упрекают, что мы не содержим свои машины в порядке, что мы их запускаем, что в них отвратительно ездить и вообще воняет. Добавьте к этому случаи, когда кто-нибудь из вас вел себя невежливо, грубо или оскорбительно, не оказал должной помощи. Кое-кто даже утверждает, будто в такси стало вообще противно садиться. Нам предстоит обсудить, справедливы эти жалобы или нет, и, если они справедливы, что мы можем против этого предпринять.
Первым попросил слова пакистанец:
— Что сделать может таксист, мы не виноватые, каждый день я вожу один, он блюет, один прилепливает жвачку к дверной ручке, еще один режет ножом сиденье, хорошо еще, если только сиденье. Потом садится бизнесмен в бизнес-одеже, и штаны рвутся о пружину. Он кричит. Мать, кричит, перемать. Оскорбляет меня, и мою мать, и мою бабушку, и всех. Что сделать может таксист?
Сигнал.
— Если кто-нибудь просит слова, он просто нажимает сигнал, — пояснил Топко.
— У тебя в такси, между прочим, всегда воняет, не могут только одни пассажиры быть виноваты, — сказал человек в тюрбане и с бородой.
— Ну не начинай снова с этим говном, Тарик прав, мы не медсестры и не уборщицы. Кому-то надо попасть из А в Б, вот мы и везем его. Но оказывается, что этот тип не в себе, у него поехала крыша, ну так пусть ищет доктора для головы, а меня оставит в покое, я остаюсь cool, его голова и я — мы друг другу чужие, какое мне до всего этого дело? Мы чаще других людей имеем дело с шизами.
— Ямайка, — прошептал Топко, — а другой, которого он держит за руку, это молдаванин. Он вообще никогда рта не раскрывает. Роста говорит за двоих.
На сей раз сигнал донесся откуда-то сзади. Какой-то чернокожий вскочил на капот и заорал:
— Говно я ни от кого брать не желаю. Муж жена ребенок делать плохо-плохо, выкидывать все все. В мое такси Джоджо король.
— А этот из Нигерии, он вечно скандалит. Другие африканцы говорят, что Нью-Йорк для него слишком спокойный город.
— Как вы отнесетесь к тому, чтобы совет безопасности собрался и составил список предложений, которые мы обсудим в следующий раз?
— Вьетнам, он всегда вносит очень конструктивные предложения.
— Какие предложения?
— Как нам обращаться с клиентами, как нам изменить свой имидж.
— Меня вот что интересует, — сказал немолодой белокожий человек, — почему такие вещи случаются теперь все чаще и чаще. Раньше этого не было. Вот я и спрашиваю себя, я, конечно, никого ни в чем не хочу обвинять, но сдается мне, что это имеет прямое отношение к культуре. Джоджо привык к другим обычаям, он ведь и сам мне рассказывал, что там, у себя, возил в такси кур и коз, что дети через спинку кресла писали у него на других пассажиров, а каждый бросал шкурки от бананов там, где ему нравится.
— Эй, Джек, сбавь обороты, на эту тему мы уже довольно дискутировали, я не хочу, чтобы и сегодня все кончилось дракой.
— Что это за мир такой, где человек не может задать несколько вопросов в своем родном городе, я, черт побери, здесь родился, а этот павиан здесь всего пять лет.
— Ну и почему твое такси хорошо, а мое плохо? Такси жизнь…
— Без такой жизни мы вполне можем обойтись. Только если ты хочешь водить такси у нас, изволь вести себя так, как ведем себя мы.
После этих слов мы уже больше не могли следить за ходом дискуссии. Голоса ударялись друг о друга, один голос бросался на другие, пытался их задушить, навалившись на них, подоспевшие на выручку голоса его отталкивали, гудки стали настойчивей, члены совета безопасности пытались успокоить народ, но успеха не имели, а гудки делались все громче, пока не превратились в сигнал пожарной машины, крики мчались прочь и снова бросались друг на друга, столкнувшись, ахали и охали, и даже обрывки слов были совершенно непонятны, славянские, и африканские, и испанские, и арабские звуки, которые поодиночке все были правы.