– А, понятно, – сказала Карина деловым тоном и надела на плечо школьную сумку.
– Ну вот что за дурацкая система! – Ингрид наконец-то смогла выплеснуть своё возмущение. – Ведь потом всё равно все эти бумажки – на разведение костра, сбор хвороста, ловлю рыбы, мамонта, расставление силков на йети, охоту на динозавров – снова нести этой вобле! И вот уж чего я точно не понимаю, так это почему этим должна заниматься я. Меня выбрали просто потому, что я рисовать умею…
– Ингрид, это всего лишь школа, если бы знала, что надо делать, занимайся ты чуть более серьёзными делами… – Родители Карины работали в той сфере, которая требовала постоянной работы с бумагами.
– Боже, ну почему именно этот мир, ну неужели не существует другого, где я могла бы пригодиться больше, чем на сбор бумажек для выездов класса на несколько часов в лесочек да возле реченьки?!
В этот момент в Ингрид попал футбольный мячик, сделанный из скомканной бумаги и липкой ленты. Карине повезло чуть больше: она и стояла немного дальше, и реакция была лучше, а вот на Ингрид налетели сразу трое малолетних футболистов, увлечённых игрой. Чудом девочка осталась стоять на ногах, однако несколько ударов по ним, отдавленные пальцы и сломанные, буквально вывернутые наизнанку лунки ногтей правой руки подлили масла в огонь.
– Вот мелкие щенки! Чтоб вас… – Карина возмущённо взвизгнула, взяла пострадавшую руку Ингрид в свою и добавила покровительственным тоном: – Тебе надо срочно в медкабинет.
Дежурные, охранявшие вход в тот коридор, где находился медкабинет, наотрез отказались впускать обеих девочек сразу, поэтому Карина осталась снаружи. Впрочем, она была этому даже рада ввиду экономии сочувствия, и сразу ушла.
Ингрид упёрлась в дверь медицинского кабинета и набрала в грудь воздуха. Опять дверь. Дверь. Дверь! Левой рукой она загладила назад торчащие во все стороны, щекочущие лицо волосинки, постучалась и толкнула её вперёд.
– Здравствуйте, я… мне… – Ингрид терялась, не зная, как можно объяснить в двух словах, почему у неё ногти на руке вывернуты наизнанку. И уж тем более не могла объяснить, как медсестра может помочь ей, но всё же протянула руку вперёд. – Мне надо что-то сделать с этим.
Медсестра в этой школе была под стать Парику – в рейтинге нелюбимых персон всей школоты она стояла в первой десятке: делала больнючие уколы, всем хамила и была непредсказуема. Она задумчиво осмотрела руку ровно пять секунд, потом подняла глаза на Ингрид.
– Ну? И чего ты от меня хочешь?
– У меня все пальцы болят, как я буду писать сейчас?
Медсестра вздохнула и протянула руку за канцелярскими ножницами, Ингрид испуганно отпрянула, но запястье было уже зажато в натренированной на фиксацию руке медработницы.
– Будешь сопротивляться, я не буду тебе оказывать помощь, – угрожающе произнесла медсестра.
– Разве у вас нет других ножниц? – сказала сдавленным голосом Ингрид.
– Что?! Мы тут для каждого будем маникюрные стерильные ножницы держать?
Спорить было настолько бесполезно, что оставалось лишь стиснуть зубы от боли и унижения. Через пару минут руку Ингрид отпустили. Кончики пальцев кровили, ногти были расщеплены, как одуванчики, в ладони лежала таблетка анальгетика.
– Хм, спасибо… – на одной ноте ответила Ингрид и, выходя из кабинета, спросила: – Может, перекись хотя бы дадите?.. Или пластырь?
– Щаз, ага, а спирта медицинского тебе не надо? С мылом помоешь!
Ингрид подивилась логике, что анальгин ей дали, а перекиси не нашлось. Карины, разумеется, уже не было у входа, а правая рука пульсировала не то от боли, не то от возмущения. Девочка отправилась мыть руку в туалет, таблетку смыла в раковину, а потом пошла к кабинету черчения. В целом мытьё руки не помогло: едва она задевала пальцы, на их кончиках проступала кровь, с лёгкостью впитываясь в расщепленные ногти, как в губку. Уже через минуту её рука была такая же грязная, как в медкабинете.
Вскоре у класса появилась Карина, вся красная от возмущения: оказывается, она отлучилась в столовую, а потом не могла найти Ингрид, потому что они шли разными дорогами.
Ингрид уставилась на дверь кабинета. Она действовала на девочку гипнотически. Вдруг перед глазами всё поплыло, дверь начала менять цвет – её будто заволокло серой пеленой, а голову, налитую свинцом, потянуло к земле. Дверь… дверь… дверь. Ингрид вдруг представила, что в кабинете черчения сидит какая-нибудь канцелярская тётка, подписывающая бумаги на, допустим, кабалу. А вдруг там и правда сейчас не то, к чему она привыкла? Образы в её голове были чересчур правдивы – настолько, что Ингрид начала оседать на подкошенных ногах. Кто знает – может, ещё сказывались голод, недосыпание и просто переходный возраст?