— Зачем тогда брать у меня кровь? Куратор посмотрел на него и спросил:
— А вы сами как думаете?
И Корбелл понял, что от ответа зависит его жизнь. Возможно, такое впечатление создавали сведенные на лбу брови куратора, холодный взгляд его голубых глаз и равнодушная улыбка. Пирс следил за Корбеллом во время испытаний, словно от его поведения зависело какое-то важное решение. Поэтому, прежде чем ответить, он еще раз все взвесил.
— Вам надо было знать, сколько я могу выдержать, прежде чем сдамся. Вы измерили содержание в моей крови адреналина и токсинов усталости, чтобы понять, насколько мне было больно и тяжело.
— Правильно, — заметил куратор. Корбелл снова выжил. Во время болевого теста он мог сдаться гораздо раньше, но Пирс невзначай упомянул, что он четвертый по счету бывший «отморозок», чью личность записали в это тело.
Корбелл хорошо помнил, как засыпал тогда, двести двадцать лет назад. Вокруг него, как на похоронах, собрались друзья и близкие. Он сам выбрал контейнер, заплатил за место в хранилище и написал завещание, но умирающим себя не чувствовал. Ему сделали укол, и вечная боль отступила, а взамен пришла сонливость. Он засыпал, думая о будущем, о том, что ждет его, когда он проснется. Глобальное государство? Межпланетные перелеты? Чистый ядерный синтез? Странная одежда или ее отсутствие? Раскрашенные тела? Новые принципы архитектуры? Летающие дома? А может, бедность, перенаселение, истощение природных ресурсов, безработица? Однако Корбелл не волновался об этом — такой мир просто не сможет позволить себе разбудить его. Нет, его встретит богатый мир, вполне способный воскресить его из мертвых. Однако этого мира он, похоже, не увидит.
Тестирование кончилось, и за Корбеллом пришел охранник. Крепко схватив его за предплечье мясистой рукой, чтобы «отморозок» не смог улизнуть, он повел его по узкой лестнице на крышу.
Полуденное солнце ярко сверкало в синем небе, которое у горизонта казалось коричневатым. Часть площади крыши занимали растущие плотными рядами зеленые растения, остальное пространство укрывали стеклянно блестящие листы. Корбелл увидел город с мостика, соединяющего две крыши. Улицы внизу заполняли близко стоящие дома куби-стического дизайна, а сам он стоял высоко-высоко, на тонком бетонном мостике без перил. Джером Корбелл замер и перестал дышать. Охранник не сказал ни слова, только слегка потянул его за руку и стал смотреть, что тот будет делать. Бывший «отморозок» взял себя в руки и пошел дальше.
Комната, в которую его привели, представляла собой проход между двумя стенами многоярусных коек. Свет искусственный, прохладный. Но на улице полдень! Неужели ему придется спать? Впрочем, к таким условиям Корбелл приспосабливаться умел.
В комнате оказалось примерно тысяча коек, большинство — заняты. Несколько людей без интереса посмотрело на то, как охранник подвел Джерома к его койке — нижней из шести. Чтобы лечь, ему пришлось вначале встать на колени. Постельное белье оказалось странным: гладким, шелковистым, даже скользким — единственное проявление роскоши в этой комнате. Но не было ни одеяла, ни лишней простыни, чтобы накрыться. Корбелл лег на бок и стал рассматривать спальню снизу. Только теперь он позволил себе подумать: «Я жив». Раньше эта мысль могла погубить его, но сейчас уже можно было признать: он жив и даже молод! В контракте этого не было. Но вслед за этим пришла новая мысль: а кто на самом деле жив? Составная личность? Преступник, реабилитированный с помощью химических веществ и промывания мозгов? Ну нет. Он — Джером Корбелл, он жив и здоров, хотя и мало что понимает в новом мире.
Когда-то у него была редкая способность: засыпать при любых обстоятельствах. Но сейчас ему было не до сна. Он наблюдал, запоминал и учился.
Корбелла сразу удивили три вещи. Первое — запах. Очевидно, духи и дезодоранты тоже оказались преходящим увлечением. Пирсу давно надо было вымыться, ему самому, впрочем, тоже. Запах в спальне стоял специфический.
Второе — любовные койки. Четыре в вертикальной стойке, более широкие, с толстыми матрасами. Эти места предназначались для секса, не для сна. Но они стояли на открытом месте, от остальной спальни их не отделяла даже занавеска. Так же обстояло дело и с туалетами. Как эти люди могут так жить?
Корбелл потер нос, подпрыгнул от неожиданности и ударился головой о верхнюю койку. Его собственный нос был большим, мясистым и бесформенным, а тот, что оказался под его пальцами сейчас, — маленьким, узким и довольно острым.
Наконец Джером заснул.
Ближе к вечеру за ним пришел человек. Широкоплечий мускулистый охранник с невыразительным лицом, одетый в серый комбинезон, не тратил слов зря. Он нашел койку Корбелла, поднял его за руку и куда-то повел. Он еще не успел проснуться, когда его поставили перед Пирсом.
— Здесь что, никто не говорит по-английски? — раздраженно поинтересовался Джером.
— Нет.
Пирс и охранник подвели его к удобному креслу перед большим вогнутым экраном. На него надели наушники, а на полку над ним поставили пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. Из нее тянулась прозрачная пластиковая трубка с иглой на конце.
— Это что, завтрак?
Пирс не заметил его сарказма.
— Вас будут кормить один раз в день, после обучения и физических упражнений. — Он ввел иглу в вену на руке Корбелла и прижал ее чем-то похожим на клочок ваты. Сам Корбелл спокойно смотрел на эти манипуляции. Если он когда-то и боялся уколов, то многие месяцы болезни и боли заставили его забыть об этом. Уколы приносили временное облегчение.
— Теперь учитесь, — сказал Пирс. — Эта ручка управляет скоростью. Громкость выставлена на оптимальный для вас уровень. Каждый раздел можно повторить один раз. О руке не беспокойтесь: иглу нельзя выдернуть случайно.
— Я хотел кое-что спросить, но забыл нужное слово. Что такое таранщик?
— Пилот космического корабля.
— Вы шутите! — Корбелл уставился в непроницаемое лицо куратора.
— Нет. А теперь учитесь. — Он включил экран, повернулся и ушел.
II
Таранщиками называли пилотов космических кораблей. На кораблях стояли реактивные двигатели таранного типа. Они собирали межзвездный водород в электромагнитные сети, сжимали его, направляли в кольцо силовых полей и там сжигали в пламени синтеза. Теоретически такой корабль мог разогнаться до любой скорости. Он был очень мощным, очень сложным и очень дорогим. Корбелла удивило то, что Государство доверяет такое мощное и дорогостоящее оборудование одному человеку. Причем тому, который уже двести лет как мертв! К тому же он архитектор, а не космонавт. Джером поразился, узнав, что таранный двигатель придумали до его смерти. Он видел «Аполлон-11» и «Аполлон-13» по телевизору, и этим его знакомство с космическими полетами исчерпывалось.
А сейчас жизнь Корбелла зависела от того, овладеет ли он ремеслом таранщика. Он прекрасно понимал это и потому в первый день просидел у экрана четырнадцать часов. Джером понял не все из того, что просмотрел, и боялся, что его знания проверят. Но его никто не проверял. На второй день он заинтересовался материалом, на третий уже не мог оторваться от экрана. Раньше он не понимал теорию относительности, магнетизма и абстрактную математику, теперь же схватывал их интуитивно. Это было восхитительно! И Корбелл перестал задумываться о том, почему Государство выбрало в пилоты именно его. Так и должно было быть. Он для этого родился.
Полезная нагрузка звездолета мала, а срок его службы больше человеческой жизни. Весьма большую часть полезной нагрузки составляла вполне сносная система жизнеобеспечения для одного пилота. Кроме нее, в корабль помещались только биологические зонды. Хороший, одаренный и верноподданный гражданин вряд ли будет одиночкой. Так зачем посылать гражданина? За время полета корабля Земля полностью переменится, может измениться даже Государство. Таранщику по возвращении придется приспосабливаться к новому обществу, и нельзя сказать заранее, каким оно окажется. Но ведь есть люди, которые уже решили приспособиться к новому обществу! Еще бы, их собственное уже двести лет как в прошлом. Кроме того, они обязаны Государству жизнью.