Ему давали какие-то таблетки, но помогало мало, душа требовала выхода, а выхода не находилось. Покуда однажды он не сел за стол, достав старенький, оставшийся от дедушки планшетник, и не начал писать об огнях большого города, так захватившего его воображение.
– И у нас определился последний участник второго тура, Светлана Игнатьева, – он вздрогнул, поднял голову. Женщина, кажется, немногим за сорок, но выглядящая в костюме лапотной крестьянки куда старше, особенно в сравнении с ведущим, так выгодно смотрящимся на фоне простецкого сарафана и блеклого платочка, не могущего закрыть тугие косы. – А теперь мы возьмем небольшую передышку. Уважаемые зрители, не уходите далеко, всего две минутки рекламы.
В студии произошло заметное оживление. К Ивану Ильичу подлетела гримерша, поправила прическу, помахала кисточкой; стакан минералки, нетронутый, так же спешно переменили. Участников второго тура попросили спуститься на первый ряд, там для них освобождались места.
Иван Ильич, ненадолго оторвавшись от возникшей в промежутке суеты и от гримерши, вновь приступил к написанию:
«– И как долго ты еще пробудешь в Хабаровске? – спросила Машенька, осторожно прикасаясь ладонью к пиджаку Максима. Тот нерешительно дернул плечами, вероятно, еще и сам не зная ответа на вопрос. – Ведь не может все время так везти, ты же понимаешь».
Последние слова относились скорее к автору, нежели к его персонажу. Головин обретался в Хабаровске до самого недавнего времени, слонялся с работы на работу, однако, не мог найти себе достойного места. Вернее, того, что могло бы удовлетворить его страсть к писанию – вещи, забытой после смуты, и с началом Великого Восстановления в этот мир не вернувшейся. Мама рассказывала, что если б не библиотека, ту голодную зиму, когда приходилось копать за городом корешки и варить из них суп, они бы не пережили. Хорошо, скопили много всякой ерунды, а не выбросили, как все прочие, на помойку. Шутка сказать, на два месяца топки как раз хватило, леса-то вырубили верст на двадцать окрест города. Да и то, раздышались совсем незадолго до того, как ты родился, как японцы пришли за своими землями. Иначе бы точно пропали.
– И вновь в эфире ток-шоу «Литературный марафон», и наш главный герой, последний русский писатель Иван Ильич Головин продолжает творить рассказ «Талисман», – все это Хитоми произнесла на одном дыхании. И быстро переведя дух, продолжила: – За то время, что мы отсутствовали в эфире, Иван Ильич успел написать четыре абзаца, о том, как Машенька решает уговорить Максима пойти к управляющему гостиницы. Мне сообщают, что с семи часов по Тихоокеанскому времени и до настоящего времени, наша аудитория возросла на десять процентов.
– А для тек, кто присоединился к нам только сейчас, расскажу, о чем писалось сегодня, – подхватил Такахиро, – Максим выиграл в лотерею полторы тысячи иен, причем четырежды подряд. Эти деньги позволят ему еще несколько дней прожить в гостинице «Новинка» в обществе своей возлюбленной. Машенька хочет отвести Максима к управляющему, рассказать о случившемся, она прежде говорила с ним, два дня назад, но тот, улыбнувшись, – ведущий продемонстрировал, как именно, – попросил подождать еще столько же. Ведь дела Максима довольно печальны, работы он так и не нашел, а при этом задолжал всем, кому только можно. Только эти полторы тысячи и позволят герою выпутаться из ситуации.
– Но посмотрим, что же будет дальше, – добавила Хитоми. – Иван Ильич продолжает творить, присмотримся же.
«Максим вздохнул и постучал в дверь кабинета сызнова, а затем, ответа не было, как в омут с головой, вошел в приоткрытую дверь.
Сперва ему показалось, что внутри никого нет: занавеси опущены, и тусклый свет уходящего дня оставлял лишь тени на паркете от массивного стола и шкафа, стоявшего рядом».
Он описывал почти то же, что чувствовал, когда ему выслали приглашение на радио, прознав, что он больше половины жизни пишет и пишет в стол. Попросили почитать, он охотно согласился, программа шла в записи, потому у него было много времени и еще больше дублей, чтобы не дрожал голос, и не сбивалось дыхание. Прочитал два листка и потом долго дожидался себя в эфире, когда же услышал – не признал сиплый, сдавленный голос своим.
– У меня остается мало текста, – произнес Иван Ильич, отключив микрофон. Такахиро кивнул, сделал знак режиссеру трансляции. Тот покрутил пальцем, мол говорите, задавайте вопросы. А для Головина постучал по ладони – пишите, можете, не спеша, можете, отвлеченно, потом сотрете. Ведь смотрят же, смотрят. Когда он задумался на десять минут полгода назад, аудитория точно с ума посходила. Кажется, боялись, прошло вдохновение, и передача закончится на середине. Бред, конечно, как будто от этого что-то зависит.