— Отец Иоанн, не откажите Христа ради! — хором завели женщины. — Мы и крёстных с собой привели. А у кого крёстной не нагодило, так любая из нас согласится.
Тёплый воздух из губ прихожанок образовал над толпой облачко пара. Огромный храмовый образ Богоматери, до которого ещё не дошли руки разорителей, со скорбной улыбкой взирал на взволнованных женщин, словно тоже просил за них.
— Будь по-вашему, — дрогнул отец Иоанн, и его лицо посветлело, — только подождите, голубки, ещё немного, пока мы воду в купель погреем. Опускать детей не будем, окропим, чтоб не замёрзли.
Чаши были уже конфискованы, и отец Иоанн поставил в купель медную кастрюлю со святой водой:
— Крёстные, берите детей, становитесь в круг. «Символ веры» все помните? — Он размашисто перекрестился. — Господи, благослови!
1947 год
Антонина
Ленинградское лето катилось своим чередом, перемежая дождями ясные тёплые дни. В один из вечеров после работы мы с Марком забрели на руины разрушенного стадиона.
Бомбёжки и обстрелы снесли всю центральную часть, оставив ряд колонн при входе и обезглавленную статую дискобола на угловой опоре. Вечернее солнце насквозь пронизывало лёгкую колоннаду, отбрасывая под ноги полосатые тени.
— В пятом классе я выиграл здесь соревнования по бегу, — похвастался Марк.
— А я всегда по физкультуре была двоечницей.
— Как же ты служила регулировщицей? — удивился Марк. — Ведь стоять на перекрёстке в дыму и пыли предполагает хорошую физическую подготовку.
Я пожала плечами:
— Надо было, вот и выстояла. В войну о себе не думалось. Знаешь, один раз в жару я даже сознание потеряла. Потом чуть от стыда не сгорела! До сих пор не могу спокойно вспоминать — колонна идёт, впереди разбитый мост, а я валяюсь, как кисейная барышня.
Марк взял меня за руку и развернул лицом к себе:
— А я, каждый раз мотаясь из медсанбата в госпиталь, всегда высматривал тебя на посту. Несколько раз хотел спрыгнуть, познакомиться, но так и не решился. Другие водители кричали тебе: «Привет, сестрёнка!», ты им улыбалась, а я смотрел и завидовал тому, с кем ты будешь рядом.
— Но раз я рядом с тобой, значит, нам было суждено встретиться, что бы ни случилось.
За разговором мы дошли до бетонной балки, вывороченной из земли. Разогретая солнцем поверхность отдавала теплом.
— Посидим? — Чтобы не испачкать платье, я положила на балку холщовую сумку, в которой носила носовой платок, кошелёк, зеркальце и всякие мелочи, необходимые каждой девушке.
— Жаль, я не захватил пиджак, — посетовал Марк, — он бы сейчас пригодился вместо подстилки.
— И так сойдёт.
Я собралась плюхнуться на сумку, но вдруг вспомнила, что с самого утра ношу с собой нераспечатанное письмо от Раи. Обычно я прочитывала письма немедленно, но присутствие Марка заставляло меня забыть обо всём на свете. Серый конверт с блёклой розоватой маркой оказался плотнее обычного. Я вскользь подумала, что с нашего предыдущего общения у Раи накопилось очень много новостей. Но я ошиблась. Раино письмо содержало всего несколько строчек о том, что на имя моей мамы по нашему старому адресу пришло письмо, и она мне его пересылает. Я повертела в руках изрядно помятый конверт, подписанный корявым почерком человека, которому не часто доводится пользоваться пером и чернилами. Странно. Кто мог мне писать? Не знаю почему, но меня кольнуло тревожное чувство. Я вдруг вспомнила рассказ соседки о том, как однажды к маме приходил странного вида мужчина и она приказала ему больше не появляться и оставить нас в покое. Я вгляделась в адрес: Псковская область, посёлок Торфяники. Улица и номер дома в адресе отсутствовали.
Марк взглянул на конверт в моих руках:
— Знаю, где это. У меня друг в тех краях живёт.
Я прижалась к его плечу:
— Думаю, стоит ли открывать. Мамы давно нет, а чужие письма я не читаю.
— Мало ли что там? — откликнулся Марк. — Может, подруга пишет. Тогда надо её известить о смерти твоей мамы.
— Подруга?
Задумавшись, я перебрала в мыслях маминых знакомых женщин и поняла, что ни одна из них не подходит под категорию подруг, таких, с которыми можно поделиться горем и радостью, вместе отмечать праздники и обсуждать личную жизнь. Мама была очень закрытым человеком, и правду о ней знала только бабушка. Или не знала?
Загадка, запечатанная в конверте, пульсировала на кончиках моих пальцев, когда я оторвала тонкий бумажный край. Выпавший листок из школьной тетради в косую линейку содержал всего несколько строк. С возрастающим недоумением, я прочла их вслух: