Учитывая юношескую энергию, крепкое телосложение, и полушутливое желание попозировать — разве не могло искушение стать непреодолимым, когда молодой человек решил разыграть роль морского бога, даже в отсутствие Гильды?
Каждый человек немного актер, и Блэкмор мог представить себя в этой роли; он мог вообразить, как вонзает сверкающий трезубец в песок энергичным движением и наблюдает за его движениями; кажется, оружие качается как флаг на блестящей поверхности волн, пока он кричит, призывая дельфинов приблизиться по волнам прилива.
Блэкмору было трудно не отводить глаз от Фарана, продолжавшего говорить; оружие, лежавшее у его ног, все еще привлекало внимание, и он не вполне разделял чувство Фарана, что у линии прибоя все пройдет хорошо и Тайсон добьется успеха, заставив изможденного человека подчиняться приказам.
— Тебе будет трудно принять тот факт, что мы действительно путешествовали во времени, — говорил Фаран. — Но надо с чего-то начать. Поскольку у нас всего минута или две, может, будет лучше, если мы просто предположим, что это начало. Я не вполне уверен, как скоро может вернуться память Маладора, и Роджеру понадобится помощь.
— Маладор?[1] Его на самом деле так зовут?
Фаран кивнул.
— Это его единственное имя. Удивительно, сколько имен, нам знакомых — обычных имен, например, Браун, Голдсмит, Хендерсон — остались неизменными в этом веке. Но появились и новые, необычные имена.
Блэкмору пришло на ум, что множество современных имен, особенно европейских, остались неизменными со средних веков. Но он не испытывал ни малейшего желания прерывать Фарана, напоминая ему об этом.
В любом случае, Фаран остановился, прикрыв глаза от яркого света и посмотрев туда, где Тайсон и человек-скелет все еще шагали вдоль пляжа, не сбиваясь с ритма и не меняя первоначального положения.
Блэкмор впервые осознал, что двигаясь в этом направлении, они придут в отдаленную часть пляжа, которая была ему знакома. Это была бы просто ровная полоска песка, ничем особо не выделявшаяся — если бы в центре участка не возвышался клинообразный объект, который он увидел с воздуха за мгновение до крушения. Дэн в первый раз взглянул в том направлении: до сих пор то, что происходило между дамбой и линией прибоя, полностью поглощало его внимание.
Но теперь он рассмотрел все более отчетливо. Объект уже не выглядел так, как при первом быстром взгляде с воздуха. Он все еще был покрыт серыми и черными крапинками, но казался твердым, металлическим, механическим; прежний образ гигантского ската, выброшенного приливом, высохшего и потемневшего на солнце, стал абсурдным. Розоватые пятна, которые легко можно было разглядеть то тут, то там, подумал Дэн, могли быть вызваны… да, горением топлива, которое могло поднять ракету со стартовой площадки, объятой пламенем. Из-за этого появились и пятна…
По-видимому, Фаран проследил за направлением его взгляда и верно догадался о ходе мыслей; теперь он кивал, в глазах его отражались уверенность и понимание. Хотя Фаран даже не указывал в направлении клинообразного объекта, но выражение его лица говорило так же ясно, как слова: «Да, это она, Блэкмор. Это машина для путешествий во времени, которую, как все думали, никогда не удастся построить».
Казалось, он предполагал, что Блэкмору все должно быть ясно — и поэтому продолжил без дальнейших околичностей.
— Изначально у нас не было намерения сокращать путешествие и возвращаться без ответа, каким будет настоящее будущее. — сказал он. — Век — это не более чем продолжение настоящего, в известном смысле. Там, определенно, произойдут изменения. Но всеобщая безнадежность — за исключением некоторых катаклизмов, которые положат конец всему — не дает достаточно времени для чего-то иного: тени просто удлиняются и сгущаются.
— Настоящее будущее. — услышал Блэкмор свои слова. — О каком промежутке ты говоришь?
— Тысячу лет. по крайней мере. — ответил Фаран. — Возможно, две тысячи. К тому времени все изменится — к лучшему или к худшему. Есть ограничения того, насколько далеко мы можем путешествовать — технологические ограничения. Мы не можем путешествовать в прошлое, хотя решение проблемы может находиться там. Сомневаюсь, что нам понравилось бы то, что мы там могли обнаружить, и что присутствие человека двадцать первого века в прошлом стали бы долго терпеть. Его могут не терпеть и в будущем, но на этот риск нам придется пойти.