— Ты имеешь в виду, она похожа на замороженное облако, сэр?
— Нет, Слэшавэй. Она не мерцает, но отклоняет свет. Застывший водяной пар мгновенно опустился бы на землю.
— Ты думаешь, она вокруг нас, сэр?
Лоутон ошеломленно уставился на Слэшавэя. Своим неловким замечанием спарринг-партнер пробудил скрытые в подсознании страхи.
— Я не знаю, Слэшавэй, — пробормотал он. — Я разберусь с этим.
Час спустя Лоутон сидел за столом капитана в диспетчерской, лицо его то краснело, то бледнело. Говоря, он отводил взгляд в сторону. У человека, который слишком хорошо справляется с неприятной задачей, может развиться подсознательное чувство вины.
— Сэр, мы повисли внутри полой сферы, которая напоминает огромный, плавающий мыльный пузырь. Перед тем, как разорваться, пузырь должен стать пластичным. Но теперь разрыв, по-видимому, зарубцевался, и оболочка вокруг нас прочна, как сталь. Мы закупорены, сэр. Я отправил ракеты по всем направлениям, чтобы убедиться в этом.
Лицо Форрестера выразило изумление. Он не так испугался бы, если бы ближайшие планеты раскрыли свои пугающие секреты, а на Земле внезапно появилась супер-раса.
— Хорошо, хорошо, Дэйв. Ты полагаешь, в космосе что-то произошло?
Лоутон поднял взгляд, содрогнувшись.
— Необязательно, сэр. Что-то случилось с нами. Мы плывем по небу в огромном, невидимом пузыре неизвестного происхождения, но мы не знаем, есть ли у него что-нибудь общее с космосом. Это может быть метеорологическим феноменом.
— Ты говоришь, мы плывем?
— Мы медленно плывем на запад. Облака под нами отступают в течение пятнадцати или двадцати минут.
— Ну и ну! — проворчал Форрестер, — Нам придется…
Он резко замолчал. Радист «Персея» стоял в дверном проеме, смущение и нерешительность смешались в его взгляде.
— Прием крайне нестабильный, сэр, — объявил он. — Мы может поймать несколько более сильных передач, но наши аварийные сигналы остаются без ответа.
— Продолжайте искать, — скомандовал Форрестер.
— Да, сэр.
Капитан повернулся к Лоутону.
— Предположим, мы назовем это пузырем. Почему мы так его назвали, если он неподвижен? Ваша ракета вылетела и упала, бериллиевый отвес застыл через сто футов. Почему сам корабль остается неподвижным?
Лоутон ответил:
— Пузырь должен обладать достаточным внутренним равновесием, чтобы удержать большое, тяжелое тело в своем ядре. Другими словами, мы, вероятнее всего, застыли в центре сходящихся энергетических потоков.
— Ты имеешь в виду, мы окружены электромагнитным полем?
Лоутон нахмурился.
— Необязательно, сэр. Я просто указываю, что должен быть энергетический заряд какого-то типа. В противном случае судно остановилось бы на внутренней поверхности пузыря.
Форрестер угрюмо кивнул.
— Мы должны быть благодарны, я полагаю, за то, что можем двигаться внутри корабля. Дэйв, как ты думаешь, человек может спуститься на внутреннюю поверхность?
— У меня нет в этом никаких сомнений, сэр. Мне спуститься?
— Конечно, нет. Черт побери, Дэйв, мне нужна твоя энергия внутри корабля. Я мог бы пожелать менее импульсивного первого офицера, но человеку в моем положении не пристало быть разборчивым.
— Тогда каковы ваши приказы, сэр?
— Приказы? Должен ли я приказывать тебе думать? Ты можешь работать под таким напряжением? Мы дрейфуем прямо в сторону Атлантического океана. Что ты предлагаешь по этому поводу?
— Я рассчитываю сделать все лучшее, на что способен, сэр.
«Лучшее» Лоутона постоянно противоречило приказам капитана. Десять минут спустя он спускался, перебирая руками, по аварийной лестнице.
— Крутой Дэви спускается, чтобы осмотреться, — проворчал он.
Он сознавал, что флиртует с опасностью. Воздух снаружи был пригоден для дыхания, но не травмируют ли диффузные, непривычные газы его дыхательную систему? Он не знал, он не мог быть уверен. Но ему пришлось признаться, что до сих пор все шло хорошо. Он спустился на семьдесят футов от корабля, и у него совсем не кружилась голова. Когда он посмотрел вниз, он смог увидеть алые купола гор между прорехами в одеяле перистых облаков. Он не мог разглядеть Атлантический океан — пока. Он уверенно преодолел последние тридцать футов. В конце лестницы он напрягся и двинулся дальше.
Он спустился примерно на шесть футов, наконец достигнув какой-то губчатой поверхности, которая пружинила при каждом его движении. Дэвид с удивлением обнаружил, что сидит в небе, уставившись сквозь раздвинутые ноги на облака и горы.