— О нефтяных полях Персии речь пока не идет, но меня беспокоит то, что англичане могут хотя бы временно занять Баку. Можно не сомневаться, что тогда нам уже точно ничего там не достанется.
— Это возможно. Но, скорее всего, там всё будет уничтожено и без помощи англичан — русские наверняка сделают выводы из провалов в Майкопе и Грозном и проведут разрушение нефтепромыслов и инфраструктуры заранее. По данным разведки, подтвержденным аэрофотосъемкой, в Баку уже ведутся активные работы по демонтажу оборудования. При этих словах энтузиазм Гитлера немного приувял. Впрочем, ненадолго — фюрер тут же нашел себе новый повод для оптимизма.
— Что ж, в конце концов, это не так уж и важно. Проблемы с транспортировкой значительных объемов нефти с берегов Каспия в любом случае не позволили бы нам использовать тамошние месторождения в полной мере. Даже северокавказская нефть представляет в этом отношении серьезные трудности. Поэтому ближайшей целью для нас является даже не захват данных месторождений, а воспрепятствование их нормальной эксплуатации противником. Так что разрушение Баку является для нас хоть и нежелательным, но вполне приемлемым решением. Заодно это избавит англичан от лишнего соблазна вмешаться в битву за Кавказ и затянуть агонию советского сопротивления, а повреждения нефтедобывающей инфраструктуры, даже самые значительные, наша промышленность со временем вполне может восстановить. Впрочем, не будем давать противнику и тени шанса — чем меньше времени будет у русских для разрушения приисков, тем быстрее бакинская нефть начнет питать нашу промышленность.
Фельдмаршал Лист! Форсируйте подготовку к наступлению танковой армии Рейнгарда к берегам Каспия и "железным воротам". Задействуйте корпус Швеппенбурга. Наши танки должны успеть к нефтяным полям Апшерона раньше англичан!
* * *
Если в винницких лесах, где размещалась ставка Гитлера, природа щедро дарила прекрасную летнюю погоду, вполне под стать настроению тамошних обитателей, то в поволжских степях погода не вызывала ничего кроме уныния, что, по-видимому, также являлось отражением царящих там настроений. Конец августа и начало сентября в центральном Поволжье — время жарких, засушливых суховеев. Сильные постоянные ветры гонят по бесконечным степям облака пыли, а, стоящее все еще высоко солнце, немилосердно палит высохшую землю, делая ее твердой как кирпич.
Но это наверху, а в подземном бункере под Куйбышевом царили прохлада и тишина. Мертвая тишина, как в склепе. А всё потому, что никто из присутствующих на совещании не горел желанием высказаться по поводу озвученных предложений. Члены ГКО — самый узкий круг власть придержащих в Советском Союзе — словно воды в рот набрали. Что ж, не в первый раз.
Сталин, так и не дождавшись ответа, заговорил сам:
— Итак, Генштаб считает, что в сложившихся обстоятельствах удержать Кавказ — невозможно. Наши британские союзники — последнее слово Сталин выговорил с подчеркнутым сарказмом — заявили нам, что всё, на что мы можем рассчитывать, это две индийские дивизии, одна из которых танковая, и мотопехотная бригада для обороны Баку, а также несколько эскадрилий истребителей и средних бомбардировщиков, для поддержки с воздуха.
Этого мало. Противник бросил на Кавказ три армии, включая одну танковую, — свыше сорока дивизий, больше тысячи танков и столько же самолетов. Закавказский фронт товарища Тюленева не может отразить такие силы. Немцы наступают по всем направлениям, а, значит, нам следует считаться с возможностью полной потери Кавказа в ближайшее врэмя.
Кавказ это не только хлеб и марганец, не только лэнд-лиз из Ирана. Кавказ — это нефть, горючее, а без них воевать нэльзя. Поэтому нам уже тэпэр нужно решить, как нам быть дальше — тут Сталин сделал многозначительную паузу, после чего продолжил — и может ли Советский Союз воевать дальше?
Последняя фраза взбудоражила собравшихся не на шутку. Зал, где еще недавно царила могильная тишина, заполнился гулом и шепотом голосов, шелестом бумаги и скрипом передвигаемых стульев. Предположение о возможности прекращения войны прозвучало из уст вождя впервые — до этого Сталин неизменно демонстрировал непреклонное желание сражаться во чтобы то ни стало, даже в период тяжелейших поражений. Если уж сейчас даже Верховный дал слабину… Или это провокация, желание выявить не желающих продолжать войну? Тут надо хорошенько всё обдумать, иначе недолго разделить судьбу предшественников, отклонившихся от генерального курса партии — времена-то сейчас тяжелые, всякое может случиться…