Света и Лу держались в стороне.
— Пошли, — буркнул Лев Ильич.
Вступили в зал. Голубовато серые стены, широкие окна, траурная музыка, на возвышении гроб. Света отводила взгляд, поневоле заметила желтоватое лицо, белые волосы старушки. Лу наоборот глядела во все глаза, сжав губы в ниточку. Света невольно пыталась почувствовать запах тлена. Ничем не пахло.
Людей было мало — дочь покойной, две молодые женщины, распорядительница церемонии, Лев Ильич, Лу и Света.
Похороны потрясли Свету механическим бездушием происходящего. Распорядительница сказала несколько дежурных фраз. Дочь поцеловала мать, что-то шепнув. Как пластмассовую куклу в коробке, покойницу закрыли крышкой, погрузили в автобус. Света села в автобус вместе со всеми — ведь она хотела узнать, понять что-то. В автобусе, прикасаясь к металлическим поручням, к коже сиденья, она чувствовала какую-то нечистоту окружающего пространства, словно всё было заражено миазмами смерти. Она поняла чувства древних, требующих после похорон проводить очистительные ритуалы. Прежде удивлялась, когда в Ветхом завете прочитала о том, что каменный дом может поразить проказа. А теперь сквозь металл и кожзаменитель брезжила проказа смерти, хотелось скорее вымыть руки. Внутри неё росло отторжение происходящего. Как когда-то на отчима в день смерти Саши, она смотрела на дочь покойной, словно той было известно о смерти больше, как на поверенную в слишком личную тайну. И ей снова было стыдно.
Женщина тихо говорила подруге:
— Знаешь, когда я увидела её мёртвой, то у меня возникло впечатление, что это не она, а совершенно чужой человек. Может быть, это дало мне силы заниматься похоронами, решить все формальности.
Автобус въехал на невзрачное кладбище, где в тесно стоявших оградах торчали хвойные кусты. Двое рабочих вынули гроб из автобуса, понесли, опустили в яму, где на дне стояла лужа дождевой воды. Провожающие бросили по горсти глины. Могилу зарыли. Никто не плакал, все были деловиты и уравновешенны, но для Светы трезвая уравновешенность присутствующих была ужасна, потрясала обнаженная практичность процесса, рациональность. Никакой апелляции к высшим силам, и поэтому страшной безнадежностью было проникнуто происходящее. Смерть значит — навеки, навсегда.
Когда они направились к выходу, одна из женщин, плотная краснолицая блондинка, взволнованно произнесла:
— Постойте, у нас руки и обувь в глине. Надо вымыть, иначе смерть с собой заберём. Где тут вода? — Обратилась она к парню в форме охранника, тот показал колонку. Они по очереди вытерли травой туфли, ополоснули руки. Только отец Лу ушел к машине, буркнув: "Вот бабы". Этот странный поспешный обряд очищения встряхнул всех. Света была благодарна незнакомке за совет, от её основательной деревенской суеверности стало чуть легче, мир задышал, снова обрёл краски — в нёго медленно возвращалась тайна.
Когда отправились обратно, дочь покойной ехала с ними на переднем сиденье.
— Гроб донести до могилы — восемьсот рублей, — ужасалась она.
Её глаза были воспалены от слёз, но она всё перечисляла и перечисляла свои траты, словно отчитываясь Льву Ильичу о том, на что были потрачены данные им доллары. Лев Ильич вёл машину и кивал бритой головой.
— У тебя хороший отец, — неожиданно сказала Света Лалуне, — какое ему дело до этой женщины, а помогает…
— Да? — В голосе Лу слышалось недоумение.
— Многих не ценят при жизни.
Лу передернула плечами, как будто ощутив озноб. А Света подумала, что отца Лу вполне могут убить.
Света потрясённо вспоминала прошедшие похороны. Смерть — великая и трагическая гибель целого мира в одном человеке, такими похоронами была опошлена. Это зрелище убивало заранее, рисуя каждому как его, будто игрушку в песочнице, зарывают и забывают. Что-то здесь было не так. А как же свечи, зажженные во имя в закоулках старого храма, призраки любимых и любящих, воздаяние за злодеяния или подвиги, ангелы и демоны, ледяные асфоделии по берегам Леты, мёртвая и живая вода подземных рек, боги, пророчества, чудеса? Какая страшная безнадёжная картина похорон человека, который ни во что не верил, и близкие которого не верят в Бога, в то, что кроме бренной плоти у человека есть душа и она бессмертна, и значит всегда есть надежда на другую жизнь, лучшую, светлую.