– А как же ты с отцом?
Лариса замолчала. Константин тоже молчал.
– Она меня соблазнила вкусными обедами, – произнес отец. И Лариса тут же добавила:
– А тебя Николай Александрович соблазняет всеми возможными прелестями мира. А ты отказываешься!
– Он меня под… – Жанна снова запнулась на полуслове.
– Нет, нет, – отозвалась мать, – это совсем другое. Хотя, конечно, расчет тут присутствует – но твои выгоды от этого союза столь очевидны и неоспоримы, что просто глупо отказываться.
Жанна встала и, ничего более не говоря, отправилась в свою комнату. Лариса молча проводила ее печальным взглядом, а затем обратилась к Константину:
– Слушай, Костя, через пару минут поди-ка к ней в комнату и вразуми ее – у тебя это хорошо получается, когда ты беседуешь с ней один без меня. Помнишь, как ты ее убедил в прошлый раз? Я тебя очень прошу: уговори ее. Скоро за ней приедет машина – Жанна должна быть готова к тому времени. Иначе нам нормальной старости не видать, как своих затылков. Да и ее будущее должно быть светлым.
– И все-таки ты меня соблазнила не только своими чудесными обедами! – сказал Константин.
– Она там найдет, кого любить. Богатого, красивого. Я верю в это.
Жанна спускалась по ступеням пятиэтажки медленно. Отец шагал следом. Лариса осталась в квартире. Непристойные надписи на стенах щекотали периферийное зрение. Сколько их ни замазывали, но безобразное творчество местных подростков продолжало прорастать и расширяться, подобно плесени. Угрюмый участковый лишь развел руками, потому что одинокая мать этих проказников имела при себе розовый листок инвалидности. С поржавевших перил давно исчезли деревянные поручни, и оголенный металл неприятно холодил руку Константина, когда тот придерживался за арматуру, переступая с пролета на пролет. Первый этаж встретил путников влажной вонью протекавших в подвале труб – даже настежь открытая входная дверь не избавляла от этой напасти: неприятный запах сочился откуда-то снизу через неведомые тараканьи щели и мышиные норы, прогрызенные сквозь трухлявые кирпичи и крошащийся бетон.
На улице Жанну обдал свежий мартовский ветерок, но прогнивший воздух двора никуда не делся. На скамейке сидели доисторические бабуси, закутанные в шершавые платки угрюмых цветов вечной старости, на детской площадке под возвышающимся остовом некогда скрипевших качелей играли ребятишки, за которыми присматривала одной из мамаш – она рефлекторно улыбнулась Константину, и тот ответил ей:
– Добрый день, Мария Дмитриевна. Нынче такая чудесная погода – потеплело, наконец.
– Да, Константин Сергеевич, гуляем, – произнесла она, еще раз улыбнувшись не по-настоящему.
И не было во дворе ничего прекраснее черного, длинного, отмытого от зимы и блестевшего под дневными лампами лимузина. Рядом с ним стоял Петр в длинном, светло-сером плаще. Его лакированные ботинки оставили на пыльном асфальте загогулину следов, от которых становилось парадоксально чище в здешнем мире грязи.
Петр приветственно помахал правой рукой – Жанне даже захотелось улыбнуться, но она сдержалась, – а Константин выдохнул залпом:
– Вот это автомобиль!
Жанна быстро забралась в лимузин на заднее сидение, Петр не ожидал такой поспешности и не сразу открыл перед ней дверцу, а пару секунд рассматривал ее лицо и усталые глаза, в которых все еще болтыхались остатки невыплеснутых слез.
И теперь, за темными стеклами наглухо закрытой машины, Жанна пусть и находилась во дворе своего детства, но была уже совершенно в другом мире. Она смотрела сквозь вуаль окна и видела, как ее отец в поношенной кожаной куртке десятилетней давности о чем-то расспрашивал стройного и абсолютно не пахнущего местными запахами Петра, а тот с азартом отвечал. Жанна видела, как подростки, шедшие к подъезду, замедлили шаг и жадно глазели на машину и затем с усмешкой поглядывали на ржавые изваяния отечественного автопрома, разлегшиеся по обочинам дворовой дороги, но с еще большей усмешкой они поглядывали на Константина, который все говорил и говорил что-то Петру, не замечая ничего вокруг. Жанна специально не смотрела в сторону доисторических бабушек – она уже видела их лица во время предыдущего заезда сюда и познала затем от соседки Любочки все их сплетни, и даже то, с какой интонацией они произносили и как коверкали своими беззубыми ртами это собачье слово, в котором не было ни одной буквы правды.
И когда отец остался в удаляющемся дворе, Жанна вздохнула – и у нее в глазах появились соленые капельки.
– У вас занятный отец, – произнес Петр.
– О чем вы с ним говорили?
– О том, о сем. Об автомобилях.
– Он выглядел дурачком, ведь так?
Петр приотпустил педаль газа – машина замедлилась и поплыла в дрейфе.
– Зачем вы так говорите? Он же ваш отец.
– Не знаю, не знаю я. Он выглядел…
Петр остановил автомобиль.
– Почему вы остановились? – спросила Жанна.
Он повернулся к ней и увидел, как она поморгала глазами, пряча слезы.
– Поверьте, Константин Сергеевич нечем не хуже и не лучше всех остальных. Все мы такие. Он очень хороший человек – это видно, это чувствуется. А вы поплачьте – так будет легче. Вам дать платок?
– Нет, спасибо, не надо.
– Тогда достаньте свой, пожалуйста.
– Я не… Мне уже не надо.
– Достаньте, я вас прошу: это ничуть не зазорно. И будьте уверены, что никто не узнает об этом – даже его высокопревосходительство.
Жанна извлекла из кармана платок, но все никак не решалась им воспользоваться, да и слезы быстро кончились.
– Скажите, Петр, что вы обо мне думаете?
– Какой странный вопрос!
Он попытался отвернуться, но Жанна продолжила:
– Скажите честно.
– Я переживаю за вас. Я вижу, что вы боитесь его высокопревосходительства, но в то же время что-то удерживает вас. Однако, вам не быть вместе – это не продлится долго. Думаю, пройдет еще пара месяцев – и вы освободитесь. Хотя, возможно, все будет иначе.
– Что значит иначе?
Она смотрела на Петра, а он все не решался ответить, словно подбирал слова, хотя прекрасно знал, что и как собирался сказать. Жанна уперлась в него взглядом.
– Вы не первая девушка, которую я вожу к Николаю Александровичу, – сказал он.
– Я это поняла уже давно.
– Но вы не знали предыдущих, а я их видел точно так же, как вижу сейчас вас. И вы разительно отличаетесь от них.
– Чем же?
– Скажем так, – выдохнул Петр, – вы мне симпатичны, а все они – нет. Это, конечно, мое субъективное мнение, но в вас что-то есть такое, что заставляет Николая Александровича раз за разом вызывать вас к себе, несмотря на все ваши капризы и выкрутасы.
Жанна заметила в брутальном выражении его лица скрытое волнение, и тогда она спросила его:
– Скажите, Петр, что стало со всеми этими девушками, которые были до меня?
И, действительно, от этого вопроса его внутреннее волнение усилилось – она угадала. Он отвернулся и посмотрел на нее через зеркало.
– Каждая из них получила то, что заслужила, – в конце концов ответил Петр.
– А что именно?
– Кто деньги, кто шмотки с драгоценностями, кто квартиру, кто переезд в другой город, но был и сумасшедший дом…
– Значит, и я от него уйду… – выдохнула Жанна.
Но Петр откинулся на спинку сидения. И теперь он внешне совсем не походил на сериального бандита, каким виделся Жанне – что-то в нем сломалось, перестало тикать, выдохлось – как будто кончился бензин.
– Вы от меня что-то скрываете, ведь так, Петр?
Он покачал головой и произнес:
– Вы разительно отличаетесь ото всех предыдущих девушек его высокопревосходительства. И пусть вы такой останетесь!
Он быстро завел машину, и они поехали.
Глава 6. Дискотека
Вот и настала та самая пятница, которую так ждал Вася. Он был весел и улыбался. Но Иван стоял рядом как заколдованный и нервно крутил головой. Нет, ему тоже хотелось отправиться на дискотеку и показать себя, красивого и модного; но вместе с тем что-то тревожное трепетало у него внутри, как навязчивое волнение перед экзаменом в школе.
– Да не нервничай ты так! – сказал Вася.
– А я и не нервничаю, – ответил Иван.