Он судорожно силился преодолеть навалившийся на него страх, ужас, отупляющий мозг, это омерзительное состояние, которому, казалось, не будет конца. Столь же болезненна и попытка отрешиться от последействия лекарства. Если турбоконтеры, которые появятся вслед за истребителями, несмотря на принятые ухищрения, все же обнаружат их, на смену предвечному сну придет вечный, и умрут последние живые клетки мозга.
Но Эмиль ни о чем не жалел. Не раскаивался. Он только ненавидел. Ненавидел противника. Ярдока, который уже учитывал эту ненависть в своих планах, который знал, что она делает человека бессердечным, подгоняет, подстегивает его, позволяет легче переносить ужасы боев и прочие страсти. Ненависть заглушала все остальное, более гуманные, более человечные движения души.
Эмиль не мог бы сказать, сколько длилась эта пытка. До той секунды, когда острая боль в коленных суставах подсказала ему, что действие инъекции ослабевает, прошла, похоже, целая вечность. Под накидкой нечем было дышать. Он хотел освободиться от нее, но пальцы ему не повиновались. Он со стоном повалился на бок, его скрючило, потом стошнило.
Из беспамятства его вывел чей-то пинок.
— А ну выползай!
Ярдок.
Эмиль с удивлением заморгал при виде темного, цвета спелой вишни солнца, недвижно повисшего над верхушками деревьев на далеких горах. Прошло несколько секунд, прежде чем он пришел в себя от изумления:
— Солнце… — проговорил он. — А ведь была ночь…
Ярдок так и прикипел к нему своими зелеными глазами, смерил с головы до ног и сказал с отвращением:
— Свинья! Ты весь в блевотине. И с такими трусами мы должны победить! Чтобы через три минуты привел себя в порядок, не то я загоняю тебя так, что не только своих, но и себя в зеркале не узнаешь!
Коммисэр подозвал всех.
— По данным компьютера, из окружения удалось вырваться пятнадцати таким частям, как наша. Противник немедленно перебросит сюда силы с других участков, чтобы заманить нас еще в один котел. Есть два варианта. Либо мы несколькими быстрыми переходами доберемся до сборного пункта, выбранного компьютеров либо будем действовать на свой страх и риск. До возможного контрнаступления наших войск по крайней мере три дня.
— Я за то, чтобы взять заложников, — ответил сержант Лебоб, оскалив зубы. — Немного развлечься было бы не худо.
И ухмыльнулся в ожидании ответа. Остальные согласно кивнули.
Один Геллерт позволил себе полюбопытствовать:
— А что компьютер говорит насчет этого феномена со временем? Укола-то хватает всего на два часа, а сейчас, глядите, — он указал на солнечный диск, — снова вечер.
— Черт побери, а ведь он прав, — пробормотал кто-то из стоящих рядом с Геллертом.
Никто никогда не видел, чтобы Ярдок терял присутствие духа. В сложных, запутанных ситуациях он предпочитал расчету цинизм и жестокость, подгонял людей вперед, не объясняя. Но на все вопросы у него всегда находился ответ. На сей раз он не произнес ни слова. И лишь после долгой паузы сказал:
— Не знаю.
Только и всего.
Однако Эмиль, равно как и все остальные, не видел причин, чтобы ломать себе голову над этим феноменом, сколь бы удивительным он ни был. Им-то что? Они солдаты.
Рота готовилась к марш-броску. После мучительного оцепенения людей переполняла жажда действий, битв и побед. А то, что это чувство, похожее на опьянение, было вызвано психогенными средствами, введенными в организм с уколом, ничего не меняло.
Они продолжали шагать по узкой дороге. Неожиданно дорога оборвалась. Перед ними открылась чуть ли не идиллическая картина: тщательно ухоженные поля, веселое пенье птиц вдали — тишину нарушало только топанье солдатских сапог. В мире, полном ужасов войны, кто-то словно по волшебству сотворил картину, дышащую покоем и благополучием.
"Им здесь не место, этим беззаботным пискунам. Они и понятия не имеют о смерти", — подумал Эмиль. Он поднял голову, но ни одной птички не увидел. Завидев приближавшихся солдат, птицы отлетели подальше.
Солнце скрылось за горными вершинами.
Солдаты сбились в кучу. Метрах в двадцати от них у подножия холма коммисэр возился с детектором. Эмиль понял, что он пытается сориентироваться на местности.
Если что-то и привлекло внимание коммисэра, то пройдет несколько минут, прежде чем идентикатор выдаст результат. Их детектор инфракрасного излучения реагировал и на перемещение крупных животных, так что порой трудно было отличить такое движение от перемещения людей.
Но вот Ярдок вернулся к солдатам. По его бесстрастному лицу никто не мог догадаться, что именно произошло. Он сунул на ходу прибор в болтавшуюся сбоку сумку, подтянул брюки и взял в руки лазер.
— Перед нами селение. Дома в нем разбросаны. Мне пока удалось насчитать семь строений. Допускаю, что в них разместились войска противника. Будем атаковать. Задача: выбить противника из селения и взять заложников.
"Начинается! И не будет этому ни конца, ни краю!" — подумал Эмиль. Слова команды оборвали ход его мыслей, придали чувствам определенную цель, а телу движение, сходное с движением машины. Ярдок выделил в его подчинение Эстебана и раненого Уорнера, и они составили правый фланг развернувшейся роты, которую коммисэр разделил на семь троек и резерв.
Участок местности, который им предстояло преодолеть, был слегка холмистым, порос кустарником и большими группами деревьев — укрыться нетрудно — детектор определил расстояние до селения: пять километров. Так что путь, надо полагать, займет около двух часов.
— Влипли мы по уши, — сказал Эстебан, помогая Уорнеру накрыться накидкой и натянуть маску. — Если там регулярные части да к тому же готовые к обороне, остается только помолиться и вознестись с молитвой прямо на небо…
Уорнер заскрежетал зубами.
— С меня хватит, сыт по горло. Пусть подыхает, кому нравится…
— Здесь никто не умирает. Здесь остались победители, — возразил Эмиль, который при виде белого как мел Уорнера и сам не знал, действительно ли он так считает или просто посмеивается над потерявшими всякий смысл пустыми словами. Впрочем, что им еще оставалось: лишь победив, они могли выжить.
Вперед продвигались перебежками. Солнце зашло, лишь несколько тучек отражали его лучи. Но и в сумерках Эмилю удалось разглядеть цветы на кустарнике. В ноябре — и цветущий кустарник? Ни о чем подобном ему слышать не доводилось. Что здесь происходит? Куда они попали?
Чем ближе они подходили к селению, тем ровнее становился ландшафт. Там, где по данным компьютерной карты должен был начаться заболоченный участок местности, открывалось сухое, поросшее густой травой пространство. И вот перед ними первые дома.
Они остановились.
— Посмотрите, какие у них дома! Занятные! — сказал Эмиль. — Похожи на грибы. Я таких сроду не видал. А вы?
Эстебан пожал плечами.
— Ну и что с того? Пусть будут похожи хоть на пломбир. Через пяток минут мы в них ворвемся.
Оставшиеся метры они проползли. Потом Эмиль подал условный знак, они вскочили, побежали к ближайшему дому. Эстебан взметнул свое тело в воздух, перевернулся в прыжке и ногами со всей силой ударил в то место, где полагалось быть замку. Дверь спружинила, но не поддалась. Тогда Эмиль вспорол автоматический замок лучом лазера. И вместе с Эстебаном бросился к воняющей горящим пластиком двери.
Коридор, куда они попали, был освещен люминесцентными лампами. Каждый из троих выбрал себе по комнате, пока еще закрытой.
Агрессивность Эмиля сменилась удивлением и беспокойством, когда дверь перед ним открылась сама собой.
За столом в комнате сидела семья: муж, жена и дочь.
Он мгновенно схватил лазер, направил его на сидящих, потом отпрыгнул от двери к стене и в возбуждении ждал их ответной реакции.
Женщина, вскрикнув, вскочила с места, опрокинула тарелку. Тарелка упала на пол. Девушка в ужасе переводила взгляд с Эмиля на отца. А тот, высоченный мужчина со скуластым лицом, навис над столом неподвижно, как скала. Его густые черные брови мирно уживались с седыми прядями на голове. Он слегка приоткрыл рот, и Эмиль увидел его жемчужной белизны зубы. Весь он так и являл собой олицетворение здоровья. Он и бровью не повел, и, казалось, ничуть не испугался, только удивился. Медленно поднялся из кресла.