Я опять промолчал, не зная, что сказать. Поуп задумчиво помешивал в своей тарелке.
— Знаю, Крэтчит, люди вроде нас… инженеры, ученые… Мы воспринимаем проект не под тем углом, что профессионалы-военные. Мы просто решаем теоретические и технические задачи, а о последствиях своей работы не задумываемся… — Он нацедил бульона в ложку. — По-моему, у меня еще не было случая спросить, как вы оказались на нашем крохотном космическом островке? — В такой напряженной ситуации тон был слишком небрежным даже для Поупа.
— Ну-у… Меня призвали на Дриволде. Я участвовал в конструировании тамошних обогатительных заводов, производящих сто четырнадцатый. Нам предстояло наладить производство и других сверхтяжелых элементов, но меня забрали раньше.
Он поднял взгляд от тарелки, и я вспомнил все, что слышал про силу этих проницательных серых глаз.
— Вообще-то вы, кажется, с Земли? Дриволд был первым вашим назначением?
— Вторым. Когда я кончил Карнеги-Меллон, меня взяла фирма, строившая водные восстановители на Хаспере. Есть такая колонизированная планетка, но вы вряд ли о ней слышали.
— Система Лайтена… И какой-то кодовый номер, верно?
Я вновь поразился всеядности его памяти.
— Шестая Лайтена семьсот восемьдесят девять, — дополнил я. — Расстояние от Земли — одиннадцать и две десятых световых лет. Там я набрался всяких полезных сведений о ядерных генераторах. Понятно, это было еще до войны. Послушайте, доктор, вы сказали…
— А как вы попали на Дриволд? — Поуп явно намеревался вести разговор сам.
— Просто через семь лет фирма перевела меня с Хаспера на Дриволд на новую должность. Хаспер — маленькая колония на самом краю освоенного пространства, ну а Дриволд густо населен, хотя и представляет собой огромную пылевую равнину. Воздух скверный, почва практически не годится для сельского хозяйства, зато богатейшие запасы сверхтяжелых элементов. Из-за этих сверхтяжей, как мы их называли, население там все время увеличивалось. Меня послали снабдить относительно небольшие города новейшей системой водных восстановителей. А года через два началась война, и меня откомандировали на обогатительный завод. Я не особенно расстроился, так как нас бронировали от призыва. Мне пришлось подучиться кое-какой структуральной технологии… — Я вспомнил, что был тогда еще достаточно наивен, чтобы верить в необходимость этой войны, и искренне хотел внести свою лепту в победу.
Поуп молча ел суп, а я вспоминал и вспоминал… На Дриволде тоже был сочельник с елкой. Старший инженер, человек всего на своем веку навидавшийся, тайком привез ее с Лесистого мира, где их космолет заправлялся топливом. Конечно, к настоящим елкам это растеньице никакого отношения не имело, но оно было зеленым, и мы украсили его светодиодами. Мы пили коньяк и пели рождественские песни — даже снуки к нам присоединились. Уже ночью я подошел к окну барака. Ветра против обыкновения не было, дневная пыль успела осесть, и в небе яркими точками сияли звезды. Через минуту-другую я отыскал среди них земное Солнце, подозвал к окну остальных и показал им его. И тогда Джергинс, старик, подаривший нам елку, предложил тост. Глядя на эту звезду, мы выпили за родную планету и рождество.
— Значит, на Нью-Хэнфорд вы попали оттуда? — сказал Поуп, прерывая затянувшееся молчание.
— На следующий год военная ситуация ухудшилась, — ответил я. — Призывать начали уже не раз в полгода, а каждый месяц. Сверхтяжи имеют ограниченное применение в военных целях — главным образом сто четырнадцатый. Но почти все обогатительные заводы были уже запущены. Инженеры в моем бараке не сомневались, что их вот-вот призовут. Затем меня перевели на Нью-Хэнфорд, и больше я никого из них не видел… — Про себя я пожелал моим давним товарищам удачи, где бы они теперь ни находились.
Поуп бросил ложку на поднос и сунул руку в карман за трубкой.
— Типичная история, Крэтчит, — сказал он, насыпая в чашечку табак из свернутого кожаного кисета. — Война, боюсь, всех нас обездолила. У меня жена и двое детей, а я здесь — собираю для них это чудовище…
Поуп умолк, потому что по коридору прогремели бегущие ноги — патруль. В дверях вырос сержант и навел на нас лучевой пистолет.
— Доктор Поуп…
Поуп помахал листком, который дал ему Арбор.
— Все, по-моему, нормально, — сказал он и разжег трубку.
Каракули Арбора произвели желаемое действие:
— Да, сэр, — ответил сержант, возвращая листок, — Только не потеряйте его, сэр!
Он выбежал за дверь и топот постепенно затих дальше по коридору.
Появление патруля вернуло меня к действительности: все наши жизни висят на волоске, а Поупа словно бы ничего, кроме моего прошлого, не занимает!
— Доктор Поуп, вы, кажется, сказали, что у вас есть некоторые предположения, кто мог похитить антивещество?..
Поуп задумчиво выпустил облачко сизого дыма.
— А… да, что-то такое я вроде бы сказал. А знаете, Крэтчит, война, которую ведет Альянс, не слишком-то популярна. Немалое число людей считает, что эти двенадцать колоний… ведь их уже двенадцать, если не ошибаюсь?.. что они имеют право на независимость, имеют право сами определять свою судьбу…
Я невольно обвел взглядом пустые столики. Разговор не слишком обычный в царстве военных. И особенно на Нью-Хэнфорде. А уж если его заводит научный директор проекта-то и подавно.
Мое тревожное смущение вызвало у Поупа улыбку.
— Будет вам, Крэтчит! Конечно, тут всюду вмонтированы микрофончики, но генерал все это слышал от меня и раньше. Я ведь просто излагаю факты. С конца двадцатого века прошло более тысячи лет. Хотя не отрицаю, генерал Арбор может послужить неплохим призраком кого-нибудь из воротил тогдашнего военно-промышленного комплекса. Несколько осовремененным, конечно.
В тот момент я не понял подтекста его слов, но мне была известна его привычка прибегать ко всяким историческим и литературным параллелям. Во всяком случае, легче мне от них отнюдь не стало. А вдруг Поуп проверяет, насколько я лоялен?
— Послушайте, доктор, — сказал я, — конечно, меня не так уж огорчает, что я не на фронте, но в войну я верю и верю в то, чем мы тут занимаемся.
Вранье, естественно, и я не сомневался, что Поуп отлично это понимает, но что мне оставалось? Тем более если Арбор нас подслушивает.
Изо рта Поупа вырвался бесформенный клуб дыма.
— Ничего иного я и не предполагал, Крэтчит. Я имел в виду лишь то, что у нас здесь, на Нью-Хэнфорде собрано свыше двух с половиной тысяч совершенно разных индивидов, относящихся к Альянсу каждый по-своему. — И вновь проницательные серые глаза словно заглянули мне в самую душу. — Не кажется ли вам, что среди них кто-то может искренне верить, что то, чем мы занимаемся, противоречит всем принципам морали и этики?
Я отвел глаза.
— Да, конечно, — пробормотал я. — Во всяком случае, один такой нашелся — тот, кто похитил антивещество из сектора Б.
— Я ведь говорю не о тайном агенте колоний или диверсанте, подосланном со специальным заданием, а совсем о другом.
Он словно умышленно истолковал мои слова неверно.
— Послушайте, — возразил я, — конечно, это, может быть, и шпион, но также и анархист, или пацифист фанатик… я в таких вещах не очень разбираюсь. О чем мы все-таки разговариваем, доктор? Что, собственно, вы хотите доказать?
Поуп помолчал, но я, казалось, чувствовал, как его взгляд сверлит мой мозг.
— Знаете, Крэтчит, — сказал он затем, — люди ведь выбирают профессию по самым странным порой причинам…
Еще один непонятный вольт непонятного человека. Я поднял на него глаза.
— Что вы подразумеваете, доктор?
Он вынул трубку изо рта и несколько секунд следил за струйкой дыма, завивающейся над мундштуком.
— Возьмите к примеру меня. В юности я увлекся физикой из-за… возможно, вам это покажется курьезным… из-за поэзии, в ней заложенной. В начальной школе — вообще-то на редкость унылом учебном заведении — меня, как сейчас помню, поразила музыка этой науки. Частицы со всей их необычностью, их красота. Восьмискладчатый Путь, проблемы симметрии. Пять Лепестков Единого Измерения — гребень топологии… Точно колдовской язык, на котором беседуют с богами. И я стал физиком. Возможно, это была ошибка.