— Ни дать ни взять культуртрегер, — сказало облако. — Миссионер избранной расы. Перед тобой станут униженно пресмыкаться.
— Я всего лишь загоняю варваров туда, где им место, — в норы. Неарийцам — норы! Нордическим сынам солнца — свет!
— Ты напоминаешь мне древних драконов, что носились в поднебесье несколько тысячелетий тому назад. Правда, огонь извергался у них из пасти, а не с хвоста. Их называли Дети Ночи.
— Маленькое, хлипкое, отсталое облако — что ты смыслишь в истории? Не в твоих силах угнаться за временем. Старомодная летная модель. Непрочный материал. Ни характера, ни самодисциплины. Скелета нет, чести нет, гуманистическая туманная дымка — для любителей посозерцать. Демократический моллюск. А теперь на меня посмотри. Сильная. Непоколебимая. Целеустремленная.
— Цель, а в чем она, твоя цель? — спросило облако невинно. Ветер усилился, и облаку удавалось держаться неподалеку от бомбы.
— Любая — только не военная. Школы, больницы, жилые дома, исторические сооружения. Если в казарму или фабрику врежусь, то разве что по недоразумению. Лишь первобытные варвары ведут боевые действия чисто военными методами. Мой девиз: сперва женщины и дети.
— Так ты знаешь свою цель? — спросило облако.
— Фюрер знает ее, — скромно ответствовала бомба. — Я лишь одна из его мыслей. А его мысли суть дела.
— В конце — дело, — заметило туманно облако. — А в начале было слово.
— Служака. Драка. Атака. Контратака, — отчеканила бомба. — И мне слово подвластно.
— Покуда ты издаешь визг, — сказало облако, — ты прирожденная пропагандистская машина.
— Я идеальное оружие наступления, — возразила бомба. — Уж если попаду, то успех стопроцентный. И так же, как моя старая приятельница и сродственница душегубка, гарантирую абсолютную победу над беззащитными.
— А тебе самой защита не нужна? Не пришлось бы тебе, кстати, в качестве прикрытия довольно-таки плотно сбитое облако?
— Мне задано лишь одно направление, — сказала бомба, — вперед. Рахитичные порождения жизни упраздняются. Я праздную победу.
— Если тебе ничего не мешает, — сказало облако. — И потом, ты никогда не возвращаешься. Твои минуты сочтены. Тут у меня некоторое преимущество. Я видоизменяюсь. Даже когда я истаиваю, жизнь не оставляет меня. Я испаряюсь лишь затем, чтоб возродиться заново. Я продолжаю жить.
— Мой конец входит в мою задачу, — сказала бомба. — Я солдат фюрера — без страха и упрека, яркий пример для его черных, коричневых, серых когорт. Я лишена собственной воли, личных эмоций. Не отличаюсь от себе подобных. Никогда не отклоняюсь от указанной траектории. И приношу себя в жертву, не моргнув глазом — нет у меня глаз. Мой конец — событие драматичное и никогда не безрезультатное. Это смертоносная смерть. А посему — целесообразная.
— Да, — сказало облако. — Понимаю. Ты достославнейший символ национал-социализма. Ты поднимаешься ввысь не за счет собственных сил, когда же тебя подхватывает плотный воздушный поток, ты на короткое время зависаешь, наслаждаясь властью, и мнишь себя владыкой воздушных сфер. Ты млеешь от устрашающего свиста, который исторгаешь. Между набором высоты и сбросом ты упиваешься своей ролью в спектакле, что наводит страх и ужас. Ты стремительно несешься к катастрофе. Но катастрофа и есть смысл твоего существования. Ликвидируя, ты самоликвидируешься — это все, на что ты способна. После себя ты оставляешь одни пепелища и слезы. Но как знатьвдруг и тебе, великой, мощной, беспощадной, не по зубам хлипкое, беспомощное, старомодное облако?
С этими словами облако налилось свинцом и накренилось, будто изготовясь к рывку. И при вспышке сверкнувшей иглы от трескучего величия бомбы остался только пшик.
ДИНО БУЦЦАТИ
ЛИНКОР СМЕРТИ
В скором времени на немецких книжных прилавках появится весьма достопримечательное издание-книга "Das Ende des Schlachtschiffes Konig Friedrich II, Gotta Verlag, Hamburg". Написал ее бывший капитан третьего ранга германского военно-морского флота времен последней войны по имени Гуго Регюлюс.
В рукописи его произведение не читал почти никто. А кто читал — поначалу не знали, что и подумать. Будь сочинение отставного капитана сказкой, вымыслом, фантастикой, словом выдумкой, тогда бы все в порядке. Но в том-то и дело, что автор выдает свое писание за исторический документ. Пишет же он при этом такое, чего, конечно, не было да и быть не может. Поневоле думаешь: уж не тронулся ли умом этот Регюлюс?
Однако читаешь дальше и начинаешь понимать: повествование на самом деле документальное. Причем документы подобраны тщательно, скрупулезно, факты выверены, аргументация автора убеждает. Особенно сильное впечатление производит фотография. Она, правда, одна, но стоит десятка. Такую фотографию просто не подделаешь!
Изображена на снимке какая-то ужасающая громадина, по виду похожая на военный корабль. Измыслить, а уж тем более сотворить такое чудовище мог разве душевнобольной, одержимый маниакальным бредом величия. Причем бредом в самой тяжкой, безнадежной форме. К ней обычно приводят невоплощенные мечты, неосуществленные амбиции, болезненные разочарования, насильственное отлучение от дела жизни, бесславное изгнание и, наконец, новые, столь же безнадежные попытки переломить судьбу, вновь обрести недобытую или утраченную силу и славу.
Так оно и было в истории, рассказанной капитаном. К тому же, как явствует из рукописи, порыв создателей плавучего монстра был безнадежен вдвойне: о нем никто, кроме них самих, так никогда и не узнал. Но это, видимо, еще сильнее подогревало и тешило сатанинскую гордыню несчастных безумцев…
Словом, если Регюлюс говорит правду, он и в самом деле сделал величайшее историческое открытие. Ему удалось пролить свет на одну из самых темных, таинственных и недоступных стороннему взгляду страниц истории второй мировой войны.
Эпизод, о котором пишет Регюлюс, поразителен и неправдоподобен сам по себе. Еще поразительнее то, что он, казалось бы, ничем не связан с другими известными событиями и лицами. Однако самое поразительное в нем другое. Тысячи людей, некогда допущенных к той жгучей тайне, точно дали себе обет никогда не проронить о ней ни слова. Можно подумать, что всем этим людям доставляет несказанное наслаждение владеть знанием, недоступным другим. Похоже, им приятно быть причастными к тому, о чем другие не подозревают. Обет молчания хранят люди самого разного положения и достатка. Молчат богатые и неимущие, облеченные властью и стоящие в самом низу иерархической лестницы, люди блестяще образованные и невежи, высшие чины военно-морского ведомства и чернорабочие судоверфи. Они блюдут свой обет и поныне, хотя поражение Германии в одночасье превратило в пустой звук святые некогда понятия государственной тайны и воинской дисциплины.
Регюлюс уверяет, что даже после выхода его книги эти люди не нарушат многолетнего молчания. Если кто-то и узнает их в персонажах книги, они с возмущением будут отрицать всякое сходство. А если кто-нибудь начнет допытываться у них подробностей, они ответят, что ничего не знают. Регюлюс — первый, кто решился заговорить.
Книга состоит из трех частей. Первая своего рода полудневник-полупротокол, в котором со скрупулезной точностью запечатлены все этапы длительного и многотрудного расследования. Регюлюс подробно пишет о том, как появились у него первые догадки, как помогли они связать воедино внешне, казалось бы, не связанные меж собою события и факты. Рассказывает о своих долгих и поначалу безуспешных поисках, которые в конце концов и привели его в то место, где в свое время началась таинственная эпопея. В тех местах развалины и обломки еще хранят память о безумном дерзании. Приводит автор и свидетельства очевидцев — если «свидетельствами» можно назвать отрывочные фразы и намеки, а то и просто отдельные слова, которые ему довелось услышать в портовых кабаках и притонах. Сами «очевидцы» — разношерстный, большей частью темный люд, что в изобилии толчется по этим злачным местам. Ночная тьма и усталость после тяжкого дня нередко развязывает людям язык.