Молодой араб-полицейский толкнул меня в бок – явно умышленно – и сказал:
– Еврей, чего уставился? А ну-ка, покажи документ.
Без лишних слов (я хорошо знал нравы местной полиции) я достал из заднего брючного кармана свое удостоверение.
– Песах Амнуэль, – произнес араб вслух мое имя с таким видом, будто каждая буква вызывала у него приступ рвоты. – Допущен в пределы зеленой черты до восемнадцати часов. Эй, еврей, сейчас уже полпятого. У тебя полтора часа времени. Ты не успеешь добраться до своего поселения. Чего стоишь тут?
Я спрятал документ и пошел прочь, соображая, что делать дальше. Мне нужно было увидеть Аль-Касми. Совершенно очевидно, что он находится поблизости: программа могла ошибиться в выбросе не более чем на сотню метров.
Я медленно пошел в сторону бывшей улицы Бен-Иегуды, стараясь смотреть по сторонам так, чтобы не привлечь ничьего внимания. В лавках торговали арабы, но я видел и евреев – один из них стоял посреди тротуара и большой метлой собирал в кучу скомканные бумаги, обрывки каких-то пакетов и пустые пластиковые бутылки. Где, черт возьми, банк Ха-поалим? Где машбир? По одну сторону улицы стояли одноэтажные хибары, по другую тянулся пустырь и котлован, на дне которого я увидел огромную кучу мусора.
По идее, чего мне сейчас не хватало, так это сегодняшней газеты или, еще лучше, учебника местной истории. Желательно, на иврите – мои познания в арабском, мягко говоря, оставляли желать лучшего.
На углу с улицей Бен-Иегуды (она называлась здесь как-то иначе, но надпись была на арабском) стоял мальчишка-разносчик, продавая сладости, лежащие на подстилке. Рядом, прямо на тротуаре, я увидел несколько пачек газет. Так – арабская, арабская, арабская, а это... о! Чего я никак не ожидал – газета была на русском языке. "Еврейская жизнь". Две драхмы. Мелочь я отыскал в кармане, и через минуту просматривал заголовки, прислонившись к кривому дереву. Газета была небольшая – четыре страницы, – без компьютерной поддержки, типографский набор, прошлый, можно сказать, век. Впрочем, арабские издания, как я успел заметить, были не лучше.
"Евреи должны добиваться места в парламенте!" – гласил заголовок на первой полосе. Я пробежал глазами текст. Некий Амос Оз, писатель, автор романа "Из грехов твоих", утверждал, что евреи никогда не получат ни единого мандата, поскольку на каждого еврея приходится три мнения, а на каждое поселение – своя партия. И при таком положении дел политических свобод им не добиться до явления Мессии.
Неужели тот самый Оз? – подумал я. Писатель, которого я читал в своем мире – левый радикал, сторонник независимой Палестины... Собственно, почему бы и нет? История сделала кульбит, но люди-то остались, если, конечно, они родились здесь или приехали раньше создания альтернативы. Ибо я не думал, что сюда, в Фаластын, или как теперь называется этот анклав, эмигрировало много евреев – при нынешнем-то раскладе сил...
– Эй, парень, – услышал я и не сразу сообразил, что мужчина в скромной одежде говорит по-русски. – Ты, я вижу, согласен с Озом?
Мужчина, естественно, держал в руке метлу.
– Нет, – сказал я, – я не согласен с Озом. Простите, не могли бы вы сказать мне, сколько сейчас евреев в... э-э... Палестине?
– Где? – переспросил "русский" и принялся энергично махать метлой, не глядя в мою сторону. – Слушай, шел бы ты отсюда, а то хозяин увидит, что я с тобой разговариваю и оштрафует...
– Так ты же сам заговорил, – резонно ответил я и услышал:
– Я думал, ты агавник, а ты, видно, карамник.
Чтоб я знал, что все это значило!
– Ухожу, – сказал я. – Только один вопрос. Сколько нас тут, русских евреев?
– Дураков-то? – пробормотал мужчина так, что я еле расслышал. – Думаю, тысяч пятьдесят.
Он принялся мести тротуар с рвением, достойным лучшего применения, и я отошел в сторону. Перевернул страницу и увидел заголовок: "Арабская полиция арестовала Хаима Викселя в поселении Ариэль". Статья в драматических тонах повествовала о том, что вчера ночью пятеро полицейских-арабов сорвали заграждение вокруг поселения, избили двух евреев-охранников и ворвались в дом, где мирно спала семья строительного рабочего Викселя. Хозяина скрутили и увели, нарушив, таким образом, автономию поселений в черте оседлости. Викселя обвиняют в том, что он совершил теракт: напал на автобусной остановке в Рамле на женщину-арабку и ударил ее по лицу. Виксель утверждает, что никогда не был в Рамле, но женщина его опознала, и теперь бедному отцу семейства грозит пожизненное заключение. А если бы женщина сказала, что он пытался пырнуть ее ножом? – спрашивал автор. Неужели Викселя уже расстреляли бы, даже не потрудившись убедиться в том, что он говорит правду?
Между строк я ощущал и традиционное "доколе?" и неизбывную тоску по свободе, но открытым текстом не было сказано ничего.
Тоскливо, господа...
На четвертой странице я нашел уголок юмора. Стоит еврей на Алленби и спрашивает араба: как проехать к палестинскому университету. На семьдесят пятом автобусе, – отвечает араб. Через день тот же араб проходит мимо того же перекрестка и видит того же еврея. Опять в университет? – спрашивает араб, удивляясь, что делает еврей в этом учебном заведении. Нет, – понуро отвечает еврей, – я автобуса жду. Шестьдесят семь уже проехали, осталось всего восемь...
Я скомкал газету и бросил в урну.
Ну хорошо, ясно, что в этом мире нет Израиля, а евреи живут в поселениях, где-то в черте оседлости, и работают у арабов на черных работах. Но где их национальная гордость? Где "лехи", где "этцель" и где "хагана"? Где еврейские боевики и где последователи Шамира? Не верю я, чтобы они – точнее, мы, если уж на то пошло, – проиграли в сорок восьмом войну и с той поры смирно жили под арабским каблуком.