А, собственно, почему бы нет? Ведь это — мир, созданный альтернативой Аль-Касми. Мир его мечты. Все нормально, господа. Мне бы еще найти самого мечтателя…
Разумеется, я его нашел — даже быстрее, чем хотелось. В принципе, я был не прочь походить по Тель-Авиву (как, кстати, здесь этот город назывался?) и поглядеть, как победители-арабы устроили жизнь побежденных евреев. Ну, о поселениях я уже слышал, и о зеленой черте, которая в этом мире стала чертой оседлости. И еще — намеки на какой-то еврейский террор. Любопытно было бы посмотреть на местных поселенцев — не все же они нанимаются к арабам на работу и не все метут улицы в Тель-Авиве. Но и пистолетов с автоматами у них, скорее всего, нет — уж арабы-полицейские об этом позаботились.
Как же они — мы? — отстаивают свое национальное достоинство? Как доказывают право на владение этой землей? Надеюсь, не тем, действительно, что нападают на арабских женщин? Есть ведь иные пути и, если евреев не допускают в парламент, то можно устраивать демонстрации протеста, объявлять голодовки, ну, что еще?
Я подумал, что все это просто глупо — разве мои родители, олим из России, чего-то добились в девяностых своими демонстрациями и голодовками? Пока не подожгли десяток машин, да пока не создали партию, да пока не парализовали на неделю работу всех государственных учреждений…
Здесь и это наверняка не принесло бы успеха. Только борьба с оружием в руках. Победа или смерть. Родина и свобода.
Я рассуждал, как типичный араб из Газы в моем мире. Пожалуй, я даже начал понимать этого араба, уверенного в том, что его согнали с родной земли, швырнули кусок хлеба и заткнули рот. Житие определяет сознание, — вот уж действительно…
Я шел, точно зная — куда. В альтернативном мире, созданном не мной, полагаться я мог только на пресловутую интуицию, и она не подвела. Ахмада Аль-Касми я увидел издалека и узнал сразу. Он стоял у огромного синего лимузина марки «форд», сложив руки на груди, и наблюдал, как еврей протирает стекла. Судя по выражению на лице Ахмада, он ждал окончания работы, чтобы вмазать еврею по морде и заставить проделать все сначала.
Я остановился неподалеку и с ужасом понял, что не знаю, как действовать дальше. Роман Бутлер сказал совершенно определенно: увидишь — зови полицейского. Но Роман воображал, что я попаду в совершенно иную альтернативу!
Аль-Касми почувствовал на себе мой взгляд и повернул голову. Взгляды наши встретились. Надо сказать, что и он, подобно мне, обладал прекрасной интуицией. Ему и двух секунд не понадобилось, чтобы понять: я пришел к нему не для того, чтобы проситься на временную работу.
— Убирайся, — сказал он на иврите. — Убирайся в свой мир, иначе я вызову полицию. Считаю до трех. Один…
И что я должен был делать, по-вашему?
— Два…
Я шагнул вперед и, прежде чем Ахмад успел увернуться, влепил ему правой между глаз. А левой добавил в живот. Господа, это очень неприятное ощущение — я никогда не бил человека, но у меня не было иного выхода!
Мойщик-еврей выронил тряпку и завопил дурным голосом.
— Что же ты орешь, дурак? — сказал я, потирая пальцы. — Ты еврей или кто?
Аль-Касми привалился спиной к машине и закатил глаза. Со всех сторон к нам бежали арабы, и в их глазах я читал свою участь. Для этого не нужно было никакой интуиции.
Я произнес контрольное слово.
Костяшки пальцев на правой руке продолжали болеть.
— Хорошая работа, — сказал комиссар Бутлер, когда на Ахмада Аль-Касми надели наручники и увезли в полицейской машине. — Только бить не следовало. Теперь он имеет право предъявить судье претензии о незаконных методах задержания.
— Это ваши еврейские нежности, — раздраженно сказал я. — Не вижу, чтобы от моего кулака его морда сильно пострадала. Убийца он, в конце концов, или нет?
— Убийца, — согласился Бутлер, — а закон есть закон. Нужно было вызвать полицейского…
— Господи, Роман, — сказал я. — Поехали ко мне, и я тебе расскажу, что сделали бы со мной полицейские, если бы я поступил так, как ты говоришь.
У Бутлера не было времени — нужно было проводить допрос обвиняемого. Комиссар пришел ко мне вечером — как обычно, на чашку кофе. Выслушав меня, он вздохнул:
— Знаешь, Песах, я иногда и сам думаю: как жили бы евреи, если бы земля эта стала арабской. В сорок восьмом или позднее, проиграй мы хотя бы одну из войн. Я бы не пошел мыть машины. Я бы записался в «хагану»…
— Нет у них там никакой «хаганы», — сказал я.
— Так это альтернативный мир Аль-Касми…
— Ну и что? Не мог же он конструировать все причинно-следственные связи по своему желанию! Он лишь создал альтернативу, а дальше действовали законы истории.
Роман надолго задумался. Соображал, наверно, как занялся бы он в том мире формированием подпольных бригад. И как сжигал бы флаги Палестины. И как надел бы маску и взял в руки автомат… Он не убивал бы женщин, а в остальном… Мир — зеркало, господа.
— Тяжелая у тебя работа, Песах, — сказал он наконец. — Не думал, что писать историю так трудно.
— Да уж, — согласился я. — Проще историю делать.
— Или раскрывать преступления, — сказал Роман.
Мы улыбнулись друг другу, и я налил еще по чашечке.