Жаботинский намеревался примкнуть к группе нелегальных иммигрантов — молодых ребят, которые хотели с оружием в руках высадиться в Эрец Исраэль и присоединиться к подпольщикам. Жаботинский хотел поднять знамя восстания, которое, даже в случае провала, имело бы огромное значение впоследствии. Осуществление плана было назначено на октябрь 1939 года. 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, положившая конец надеждам. Жаботинский не увидел своими глазами, как его «дети» подняли восстание, но его дух веет в их подвигах.
Аристократия
«Настоящую корону... нелегко носить».
Аристократия — Жаботинский ненавидел это слово в его расхожем смысле: наследственные титулы, которые где-то еще существуют как окаменелый анахронизм, пережиток эпохи сословий. Он отвергал «еврейское» понимание этого слова, весьма распространенное в галуте, а зачастую встречающееся и в Израиле,— когда говорят, что некто — «из хорошей семьи». Это всего лишь означает, что в семье водятся деньги. Жаботинский был за другой аристократизм, который не наследуется и не приобретается за деньги, а живет в самом человеке, в его душе и поступках. Подлинная аристократия, по Жаботинскому, действует, а не отсиживается, действует осмысленно, упорно идет к благородной цели и не требует себе за это благ и почестей. Наоборот, истинный аристократ всегда откажется от воздаяний и наград, от которых ни за что не отказался бы обыкновенный человек. Эту идею Жаботинский высказал в статье о том, каким, по его мнению, должен быть деятель сионистской организации:
Аристократия должна, прежде всего, вести себя как аристократия. Это означает: отказываться от многого того, в чем обыкновенный человек и не подумал бы себе отказать. И среди этого многого — вполне обычные вещи, но — руководителю они не к лицу. Такое ограничение обязательно для любой элиты, но об этом чаще всего предпочитают забывать. Я как-то смотрел одну немецкую пьесу, в которой баронесса выговаривала мужу (который только вчера стал бароном, а до этого был просто купцом) за то, что он спустил кому-то какую-то обиду: «Почему же ты не дал ему в морду — ты ведь теперь аристократ?!» Действительно, это весьма распространенное, но столь же ошибочное мнение: дескать, аристократу позволено все. Наоборот, аристократ — это человек, которому «можно» неизмеримо меньше, чем всем прочим, он обязан сдерживаться, чтобы не уронить себя. Не всегда это легко и всегда — неприятно. Однако настоящую корону, сделанную целиком из золота, даже маленькую — нелегко носить. Не хочешь, не можешь — не носи! Но уж если возложил ее на голову — научись терпению!
Разумеется, аристократия, отгородившаяся от всего мира, моментально превратится в компанию малокультурных выродков. Она должна существовать среди людей, обогащаться знаниями и обогащать ими других, следовать главным примерам прошлого и самой становиться примером для потомков. И тут Жаботинский делает «открытие». Оказывается, у евреев существует древняя и непрекращающаяся традиция аристократии «патрицианского духа», проявлений истинной царственности. Это открытие «не понравилось» неевреям, да и многим евреям оно не пришлось по вкусу. Но как бы там ни было, «патрицианство» евреев — факт, который невозможно отрицать:
...И если есть еще смысл у слова «аристократия», то он скрыт в таких понятиях, как «аристократия духа», в утонченном строе мыслей, в первозданной чистоте.
Поройтесь в родословных королевских династий Европы, возьмите двадцать, тридцать, ну, сорок поколений — и наткнетесь на дикаря, этакую двуногую скотину. А вот на рынке в Варшаве или в Ист-Сайде в Нью-Йорке вы не найдете еврейского лавочника или мусорщика, прямой предок которого и в восьмидесятом, и в сотом поколении не возделывал бы духовной нивы, не старался бы постичь тайны мироздания, не унаследовал бы от пращуров первозданную традицию мыслить, искать и различать между «человеком разумным» и «человеком диким». Если бы был смысл у слова «аристократия», то это была бы кличка евреев. Но миру это неизвестно — ибо мы сами забыли. Ибо мы, прямые потомки Авраама и Давида, сами позволили лишить нас «престолонаследия». И вот мы слоняемся по улицам — неумытые, неопрятные, орем, толкаемся, будто бы вчера родились, мы — потомки великих законодателей, с которыми Бог говорил лицом к лицу, боролся, которых сопровождал... Мы, которые обязаны были бы нести миру правду и чудеса, обладая орлиным взором Яакова, тяжкой поступью Гидеона, легкими перстами пророчицы Мирьям...
Отправной точкой этих высказываний послужила личность Зеева Темкина — одного из лидеров сионизма в России и в Эрец Исраэль и одного из основателей ревизионистского движения. Другим лицом, которому Жаботинский присвоил титул истинного аристократа, был адвокат Слиозберг — страстный борец за права евреев в дореволюционной России. Жаботинский показал благородные черты его характера и вновь изложил свое кредо в отношении аристократии и ее «еврейской стороны»:
...Вот еще одна черта — унаследованная непосредственно у царя Давида. Мне рассказывали: если Слиозберг заключил с вами соглашение — можете на него положиться. Он будет трактовать его так, как трактуете вы. Вам нечего опасаться подвоха. И еще: в его конторе человеку становилось как-то по-домашнему легко и удобно. То есть, не то чтобы он мог принять вас в халате — сам он был подтянут и аккуратен, но при этом как бы предлагал вам: «Представь себе, что ты в халате, и давай поболтаем как приятели». Кто-то сказал, что во всех слоях общества можно встретить людей, которым к лицу был бы титул «ненаследных принцев». И всякий, о ком можно услышать такой рассказ, стоит того, чтобы о нем было рассказано, услышано и пересказано детям. И чердак может стать дворцом. В приведенной истории две черты превратили героя в хозяина дворца: верность слову и умение сделать легко и хорошо ближнему, не давая при этом поблажки себе.
Все это специфические еврейские черты? Я не знаю. Никогда не задавался вопросом, национально ли в нас наше стремление к честности, к правде... не знаю. Но вот о чем не следует забывать: если сотни лет унижений оставили на нас свои следы, то очевидно, что сотни и тысячи лет глубочайшего и высочайшего духовного развития тоже должны как-то сказаться. А ведь это развитие было таких масштабов, такой глубины, что и мудрый древний Китай не знал подобного. В те времена, когда предок самой древней из европейских династий не видел за всю жизнь ни одной буквы, наши предки углублялись в такие области знания, что и по сей день доступны далеко не всякому. И это не могло не оставить следа — семьдесят поколений напряженного духовного труда, погружения в тайны добра и зла, совести и воздаяния. «Ненаследные принцы» есть в каждом народе. Говорят, у нас — встречаются реже, чем у других. Но по правде, если б не трагедия нашей истории, то только из них бы и состоял сейчас наш народ.
Но образ самого значительного еврейского аристократа Жаботинский не описал. Он его прожил. Изо дня в день, из года в год нес он корону. А нести было тяжело. Но даже завзятые противники Жаботинского не могли не признать величия его души. И его ученики учились у него Хадару (см. ст. «Хадар»). Это не что иное, как еврейское название всех вместе взятых свойств аристократии.