Тотчас родились несколько философских систем, пытавшихся дать этому объяснение. Энергичная группа «Серп», состоявшая из молодых интеллектуалов, предлагала примерно следующее: сионизм — это передовое националистическое еврейское учение, базирующееся не на теории «скачка», а на теории постепенного, эволюционного развития. Идеалы сионизма осуществятся в развитии, путем постепенного «захвата позиций», через духовное и экономическое развитие нации и ее самосознания. Став равным среди равных, еврейский народ, само собой, захочет иметь и собственный национальный дом, свое государство. Подобно миллионеру, имеющему виллы и квартиры во всех крупных городах мира, но в конце концов возводящему себе дворец на собственном острове.
Бер Ворохов, Духовный лидер «Работников Сиона», выдвинул другую теорию: «нормализация галута». Согласно этой теории, галут — неизлечимая болезнь. Но и такая болезнь может иметь острую и хроническую формы. Галут с погромами, с кровавыми наветами — это острая, наиболее тяжелая форма болезни, такой болезнью страдает еврейство в России. Но может быть и «благоустроенный галут», на манер западных стран — это болезнь в хронической форме. И здоровый, уважающий себя народ в конце концов захочет избавиться от болезни! Наша же задача в России — добиться «нормализации», сбить «остроту» протекания болезни, дать больному возможность отдышаться и набраться сил. Подобно усталому путнику, упорно идущему к заветной цели, он оборван, его мучит жажда. Он подходит к колодцу, напивается, отдыхает — и идет дальше... Ну, и я, ничтожный, вступил в соревнование с великими силами и предложил свою, третью теорию. Что такое, собственно, национальная автономия в диаспоре? Не что иное, как попытка организовать весь народ с помощью официальных властей, а не часть народа при помощи добровольной организации, какой являлась наша Сионистская организация. И что же сделает народ, когда он будет организован? А то же самое, что хотел сделать Герцль с помощью Сионистской организации,— осуществит мечту о возвращении в Сион. Национальные права евреев в галуте — не что иное, как «организация Исхода».
Когда один из делегатов выразил сомнение в обоснованности такой «увязки» и высказался в том духе, что у сионистов должно быть два разных, не связанных между собой направления работы, Жаботинский ответил:
Нет у нас двух горизонтов. Одна-единственная путеводная нить, ведущая из Сиона в Сион, проходящая через всю историю нашего народа. И все, происходящее с ним, будет переварено в котле сионизма.
Этот подход — абсолютный приоритет сионизма — Жаботинский отстаивал и в своем выступлении на Венской конференции сионистов России в 1913 году, когда он говорил о необходимости создания сети школ с преподаванием иврита в галуте:
Мне говорят, что мое предложение не соответствует духу нашего главного принципа — «создавать условия», а не заниматься «конкретными явлениями». С этим принципом я, в принципе, согласен. Даже абсолютно согласен. Но что же такое «условия» и что такое «явления»? Газета — это «условие»? Разумеется, поскольку она формирует общественное мнение, ведет пропагандистскую работу. Но она и — явление, да еще какое конкретное — с редакциями, с типографией, с бухгалтерией... А что такое банк? А что такое поселение? Всякое «явление» есть «условие» создания других «явлений». И такое явление, как еврейская школа,— есть «условие», условие абсолютно необходимое.
Я прекрасно понимаю, что плоды этого «условия» можно пожать только в Эрец Исраэль, что в диаспоре большинство плодов «пропадет впустую». Несправедливо обвинили меня здесь в том, что я забыл о нашем сионистском пессимизме и уверовал, якобы, в «еврейское национальное возрождение» в галуте. Да еще и задавали мне вопросы: если, мол, всего этого можно достичь здесь, то зачем тебе Эрец Исраэль?
Я никогда не имел иллюзий в отношении галута. Но предположим на минуту, что я действительно верю в «национальное культурное возрождение». Даже веря в это, я никогда бы этим не удовлетворился. Народу нужно не только «культурное возрождение», но и все возможные «возрождения»: национальное, духовное, экономическое, политическое. Культурное возрождение необходимо нам только как прелюдия.
Действительно ли Жаботинский верил, что равноправие для евреев достижимо в галуте, что тут возможна полнокровная национальная жизнь? Жаботинский утверждал, что не только он сам, но и его товарищи не верили в Гельсингфорсе во все это. Они понимали, что необходимо бороться во имя «принципа» равноправия, даже не надеясь, что эта борьба принесет реальные плоды:
Нас, понятное дело, уверяют, что после победы исправится мир, и что даже узкой полоски земли между Балтийским и Черным морями коснется это исправление, и что наши братья будут наслаждаться всеми его благами, и что весь мир будет гарантировать это, и что все будет в порядке и все будут счастливы. Слыхали мы это...
Но что кивать на наших христианских друзей? А что же сами наши братья? Где голос, который крикнет: «Хватит лжи!». Будто бы евреи посходили с ума или решились принести себя в жертву поголовно. Давно пора бы нам напомнить нашим друзьям-христианам, к чему привело повсеместное торжество равноправия после I мировой войны, что оно принесло в конце концов еврейству Восточной Европы. Напомнить с тем, чтобы после победы не раздался голос: «Ну вот! Теперь уж мы спасли евреев!».
Я не буду здесь излагать своего отношения к принципу равноправия евреев, достаточно сказать, что я был в Гельсингфорсе; те же, кто не знают, что означает «Гельсингфорс»,— не только не имеют права экзаменовать нас, но и сами еще не доросли до экзаменов на «зрелость» в этом вопросе. Мы были среди первых, кто формулировал этот принцип.
Но и мы тогда не тешились иллюзиями и не пытались обмануть общественность обещаниями «чудес в решете». Наш лозунг был: за принцип равенства мы будем бороться до конца, но сама проблема неразрешима — решение проблемы в другом. Почему же предыдущее поколение знало правду, а нынешнее забыло? Ведь опыта у него, у нынешнего, побольше, у нас такого не было. Мы в Гельсингфорсе не верили в достижение равенства, мы верили в его достижимость. Мы знали, что, добившись для евреев права проживания в столицах и даже права быть избранными на высшие общественные посты, мы не удовлетворим их этим, не насытим желания иметь «свое». Но, с другой стороны, мы видели неизбежность отмены черты оседлости; никто из нас не предполагал, что возвратятся времена самого мрачного средневековья. Дети нынешнего поколения узнали на собственных шкурах, что такое средневековье. И все-таки тешат себя иллюзиями.
К этим идеям Жаботинский вернулся и в другой раз:
Каждый человек обязан быть царем среди царей. Иначе — не стоит жить. Равенство — это не только положение вещей, но и принцип. В этом качестве у него есть непреходящая ценность, независимо от того, находит сам принцип воплощение в повседневной жизни или же нет. Евреи, если у них есть понятие о чести, обязаны бороться за то, чтобы этот принцип (даже если и нет шансов на его осуществление) был торжественно провозглашен во всех сводах законов и конституциях. Это необходимо с точки зрения человеческого достоинства. Отказ от провозглашения этого принципа оправдывает любые карательные меры и акции со стороны других государств. Но когда человек защищает свою честь — это одно. Когда же утверждают, что чести достаточно для существования, это совсем другое. Лгут, утверждая, что равенство, провозглашенное странами-союзницами, спасет евреев. Что оно отодвинет, остановит развитие событий в Восточной Европе. Когда нам говорят, что победа союзников обеспечит нам равноправие — и не более того, это значит, что победа союзников не несет нам ничего хорошего — кроме, разумеется, мести нацистам. Мы сослужим союзникам дурную службу, если удовлетворимся такими обещаниями.