Поэтому Жаботинский не верил, что возможна полная ассимиляция. Специфически еврейское проявится в человеке, как бы он ни старался преодолеть его в себе. Опасность настоящей ассимиляции появляется лишь в случае смешанных браков. Только массовые смешанные браки смогут привести к «сглаживанию» национальной самобытности народа, ибо таким путем меняется его «генетический код». И этого невозможно будет избежать, если народ останется в галуте, даже если ему повсеместно будет дарована территориальная и культурная автономия. Лишь имея собственную территорию, на которой евреи будут большинством, они смогут сохранить свою национальную самобытность. Именно в этом причина вековой тяги евреев к обретению независимости. Через 30 лет после того, как была написана приведенная выше статья, Жаботинский разъяснял:
Я не марксист, но готов принять одно положение марксизма: формы и тенденции общественного быта зависят прежде всего от состояния орудий производства. Я только полагаю, что верховным «орудием производства», которое производит все другие орудия, является человеческая психика. Прежде, чем создать первое колесо или первый молоток, человек что-то обдумывал, задумывал, придумывал: все это он проделывал при помощи своего психического аппарата. Даже если все это, в первобытные времена, происходило вне сферы волевого сознания, «само собою»; даже если принять американскую теорию, согласно которой не только изобретение колеса, но и поэзия сводится к машинальному рефлексу желез и нервов — то и тогда верховным орудием всей человеческой жизнедеятельности остается тот механизм нервов и желез; и что я его по старому предпочитаю называть «психика», это сути дела не меняет.
Механизм «психики» у разных народов устроен по-разному. Почему это так, опять-таки для сути дела безразлично: может быть, психика зависит от «расы»; может быть от истории каждого народа; это для нас сейчас не существенно,— важно только то, что у разных этнических коллективов разная психика. Я при этом не настаиваю, что у всех коллективов она разная: может оказаться, что у финикян и ацтеков была почему-то совсем схожая психика. Но считаю несомненным, что есть на свете этнические коллективы, одаренные очень своеобразным психическим аппаратом; о таких люди говорят, что они по-своему мыслят, или по-своему воспринимают, или по-своему реагируют. И считаю несомненным, что одним из своеобразнейших в этом отношении является коллектив еврейский.
Из того, что верховным орудием жизнедеятельности является психика, и что психика эта у разных народов разная, вытекает простой вывод: каждому этническому коллективу удобнее жить в такой социальной атмосфере и обстановке, где каждая существенная мелочь им самим создана, по его собственному внутреннему «образу и подобию», или хоть им самим приспособлена к его собственному вкусу. Идеальное условие для этого называется своя земля, родственное население, собственная государственность. Тогда народ и создает ту самую обстановку или атмосферу, в которой ему всего удобнее жить (и даже страдать). Причем надо подчеркнуть вот что: главное в такой «национальной» обстановке и атмосфере не язык и не литература: главное, в чем сказываются национальные оттенки духа и темперамента — «психика» нации — есть государственный строй, и в особенности хозяйство. Нет места приводить здесь примеры, но это факт известный всем, кто когда-либо всматривался в жизнь: даже когда учреждения в разных странах одни и те же, то приемы и методы государственного, хозяйственного и бытового делопроизводства часто непохожи до того, что иностранцу (даже если он восхищен) они кажутся неудобными.
Капитуляция перед насилием
«И поэтому редеют ряды бойцов, преданных всей душой справедливому делу».
Жаботинскому — настоящему гуманисту — было отвратительно любое насилие. Он неоднократно высказывал это свое отношение к насилию (см. ст. «Хамство», «Сдержанность и реакция», «Война» и др.), но он считал при этом, что смирение перед насилием, капитуляция перед ним позволяют насилию процветать. Эту идею он выразил в притче, отрывок из которой мы здесь приводим. В притче рассказывается о двух людях: первый прожил жизнь откровенным мерзавцем и предателем, второй был добрейшим человеком, неспособным обидеть и мухи; что бы ни происходило, какие бы несправедливости ни творились у него на глазах,— он не возражал и не сопротивлялся. И вот, пришло время им обоим предстать перед Высшим судом:
Долго молчал после того Всевышний и долго смотрел в кроткие и скорбные глаза старца, и многое таинственное было тогда написано во взоре Ад-ная.
И прозвучало затем слово Господа:
— Имя тебе — предатель.— Нет предателя хуже тебя на земле. Ибо о нем, о товарище твоем, что лежит рядом с тобою, и корчится, и воет неподобно человеку,— о нем говорят люди на земле: «О, то был дурной человек, и не должны быть подобными ему». И тем удаляются они от греха предательства.
«Но о тебе говорят люди на земле: „О, то был святой человек, и блажен тот, кто найдет в себе силы поступать всю жизнь подобно ему”».
«И оттого редеют ряды борцов Моих, готовых положить душу за правое дело, а в то же время злые, вспоминая тебя, говорят с усмешкой друг другу: „Безопасно для нас обижать этих людей, ибо не хотят они постоять за себя; пойдем же к ним, и возьмем их достояние, и повеселимся с их женщинами”».
«Так растет через тебя посев несчастия на земле; и вся жизнь твоя была предательством ближних, живших рядом с тобою, и внуков, которые придут после тебя. И потому говорю тебе: имя твое предатель!»
«Его, что предательствовал за деньги, не накажу муками: пусть идет, презрение Бога и людей да будет ему карой; но тебя, развратителя,— проклинаю!»
Приведенные ниже выдержки взяты также не из обычной публицистической статьи, а из фельетона. Он называется «Поколение реалистов», в нем рассказывается о разговоре трех молодых людей, услышанном Жаботинским в одном из парижских кафе. Молодые люди обсуждали намерение Японии оккупировать китайскую провинцию Маньчжурию (дело было в 1932 году). Один из собеседников высказался в том духе, что поведение Японии вполне оправданно. Затем собеседники перешли к обсуждению проблемы разоружения. Здесь благие намерения также не нашли пощады, а удостоились колкостей и насмешек. Взгляды, которых придерживались участники той беседы, были примерно такими: если у тебя есть что-то, чем ты не способен пользоваться и чего не можешь сохранить, то вполне разумно, чтобы это «что-то» отошло к другому — к тому, кому оно нужно и кто может его удержать. Дальше один из молодых людей договорился до восхвалений ЧК (гестапо тогда еще не было) и инквизиции. Жаботинскому оставалось лишь возмущенно пожать плечами.