Общество, подстраивающееся под вкусы «вождей», а не выбирающее себе лидеров по своим потребностям, не имеет права на существование.
Советоваться с людьми — дело, безусловно, скучное, и потому так распространилась ныне мода на «диктаторов». Во главе — единственный и неповторимый, а кому не нравится — пусть пеняет на себя. Он кончит тюрьмой, или (если нет возможности сажать) его исключат из организации. Прежде чем обсуждать достоинства и недостатки такой системы, давайте разберемся, есть ли у нас претендент на роль «диктатора». Я таких среди нас не вижу. Правда, называли тут одно имя, но я совершенно компетентно могу заявить от его лица, что он дает себе самоотвод и категорически отказывается от роли диктатора. Почему не мясника, не пианиста, не скрипача? В жизни никому не «приказывал» и не знаю, как это делается. Само это понятие — «приказывать» — ненавижу. Все эти лихорадочные поиски диктатора у нас — просто комичны. Но есть здесь и некоторая опасность, здесь скрыто предостережение всем нам. Друзья, вы неосторожны в обращении с терминами. Вы очень любите слово «вождь». Его используют и те, кто весьма далеки от тоски по диктатору. Они используют его, чтобы сделать кому-то комплимент. При этом забывают, что это слово, особенно у молодежи, может вызвать вовсе не желательные ассоциации, например, с Италией. Лучше, гораздо лучше воздержаться от употребления этого опасного слова и вернуться к старой доброй моде прошлого века, когда полагали, что президенты и министры должны служить обществу, а не наоборот. Латинское слово «министр» означает не что иное, как «прислужник», «слуга». Государство или какое-то общество должно управляться служащими, а не «вождями».
Это недоразумение с поисками диктатора не стоило бы и обсуждать, если бы речь не шла о весьма распространенной в нынешнем мире тенденции. Тоска по диктатору в моде как у «правой», так и у «левой» стороны политического спектра. «Диктатор» — антипод таких явлений, как Линкольн, Гарибальди, Гладстон, Виктор Гюго. В их времена верили, что человек — он, в принципе, «в порядке», несмотря на отдельные пороки. Дайте ему свободу, дайте ему независимость, равноправие, право голоса, и он, хоть и натворит уйму глупостей, но в конце концов построит вполне приличный и благоустроенный мир. Да, действительно, возможны экстремальные ситуации, периоды тяжелых общественных болезней, которые требуют срочных и экстренных мер. Но лекарство не должно становиться физиологической потребностью. Из исключительных средств нельзя делать правила... Сегодня же распространено обратное мнение. Человек в принципе плох и глуп, и ему нельзя доверять свободы и самостоятельности. Его надо «вести» при помощи команд и запретов, а иначе он погубит себя, соседей, нацию, мир... Не мое дело — критиковать XX век и его моды. Я только хочу сказать, что мне не нравится эта мода, я не уважаю ее поклонников, я не хочу послушно следовать за «вождем» и не уважаю подчиняющихся диктаторам и, в особенности, я не верю, что эта мода — всерьез и надолго. Я верю, что еще при нас мир одумается.
У людей есть странная склонность восхищаться любым, кому удалось «преуспеть». Люди полагают, что не может быть такого, чтобы обыкновенному человеку что-либо «удалось». Преуспел — значит, герой и неординарная личность. В особенности, если речь идет об успехе у толпы. «Экий сатана,— говорят о таком,— был бы он прост, его б никто не слушал». Я настаиваю на том, что такая вера абсолютно безосновательна. История полна «лжепророками» — ловкими обманщиками, неудачливыми вождями. Приставку «лже» добавляют к их титулам потому, что у них «сорвалось». Если бы «проскочило», то их величали бы более уважительно. Но ведь они все вели за собой массы; когда читаешь о них, выясняется, что они были просто обыкновенные, зачастую даже мелкие людишки. А ведь у многих из них «не вышло» лишь по случайности.
Чтобы не углубляться в древнюю историю, обратимся к современности, к тому, чему многие из нас были свидетелями. Речь пойдет далеко не о «ничтожном» человеке, а о человеке «настоящем», достойном всяческих похвал и, действительно, всеми уважаемом, но не «преуспевшем» в конце концов. Речь идет о том российском политике, что играл руководящую роль в первой русской революции 1917 года. Массы слушали его, они даже шли на войну по его призыву — в то самое лето 1917 года, когда уже начался развал русской армии. И не только «массы» верили ему, но и интеллигенция, и высшие и средние слои общества. Какое-то время он был почти что диктатором... Но наступил конец — большевики, катастрофа, и нынче он в изгнании. Тут как раз он продемонстрировал замечательные качества своей души — не «надулся», а спокойно живет, ходит на свою скромную службу и не требует себе лавров гения или героя. Думаю (я не знаком с ним лично), он понимает, что можно вести за собой массы, интеллигенцию, быть властителем огромной страны и все-таки не принадлежать породе Наполеонов и Дизраэли.
История часто «бурлит», и на гребне волны оказываются самые обыкновенные, ничем не выдающиеся люди. Нет большой разницы между тем, кому удается убедить десятерых создать новый банк или фирму, и тем, кому удается сколотить политическую партию. Возможно даже, что уговорить десять финансистов труднее. И если банк или предприятие преуспели, это не значит еще, что их основатель обладает выдающимися способностями в экономике. И наоборот, если они прогорят — это вовсе не означает, что основатель — бездарность. То же и в политике.
Более того. Всем известно, что в предпринимательстве, зачастую везет круглым дуракам. То же, возможно, и в политике, как в обычной «конституционной» жизни, так и во времена революций. Вообще, человечество еще не оценило по достоинству силы и возможности дураков. Я всегда мечтал о немецком профессоре, который провел бы фундаментальное исследование этой темы. Я же, ничтожный, видя, что никто не интересуется этой важнейшей темой, изложил однажды свои беглые и поверхностные мысли в фельетоне на идише, который назвал «Трактат о дураках». В нем я определил некоторые основные принципы типологии дураков: дурак зимний, дурак летний, дурак активный, дурак пассивный... Но я не помню, ввел ли я туда а) дурака государственного, б) дурака преуспевающего. Пользуясь случаем, я, с вашего разрешения, внесу их в реестр.
Вот любопытный симптом: ведь нет теперь ни в какой области (кроме одной), нет ни одного претендента на венец гениальности. Это еще не значит, что гениев нет: распознать гения дело потомства; но до сих пор считалось обычно делом современников — выдвигать кандидатов на венец гениальности, окружать их восторженным поклонением. Этого теперь нет ни в театре, ни в литературе, ни в пластических искусствах, ни в науке. Говорят, правда, что подлинный гений Эйнштейн; но если это и верно, то как это характерно! Единственный гений эпохи — и то на необитаемом острове, безнадежно непонятный для всех, кроме считанных единиц, а на материке, где живут «все», там просто нет спроса на гениев, и никто по ним даже не тоскует.
Одно исключение — политические «вожди». В этой области урожай на гениев, как известно, чудовищный: один за другим, одна за другой, народы и страны перенимают заразу и открывают в своей среде богоизбранного поводыря с печатью Цезаря на челе.. Априори ясно, что при таком эпидемическом распространении вождизма избранники почти поголовно должны оказаться людьми очень среднего достоинства, и так оно и есть. Устала мысль человеческая, мозги просятся отдохнуть; в старые годы каждый из нас ревниво хранил свое право самолично ломать себе голову над «проклятыми вопросами», а теперь никому не хочется; массы инстинктивно ищут охотника, что взялся бы думать за них, и платят ему за это воздвижением золотых статуй при жизни. Сомневаюсь, допускает ли психологическая наука такие обобщения, как «усталая мысль» у целой эпохи, а все-таки это так; и эта усталость именно и есть корень всех явлений, которые нас, стариков, отталкивают.