Очнувшись с заходом солнца от дремоты, кагуан, побуждаемый к тому всемогущим аппетитом, рвет листья и плоды и при этом висит в той же позе, в которой провел часы, заполненные сновидениями, вниз спиной. Ест долго, потому что пища его малокалорийна.
Увы, лишь одного потомка столь удивительного рода рождают его женственные представительницы. Пока мал и гол (и без парашюта), цепляется сей единственный отпрыск (летающих лемуров? землероек?) к маминому животу и висит на нем, головокружением не страдая, когда она парит над лесом. Впрочем, и подрастая и почти сравнявшись с ней весом, все равно висит на матери и летает посредством ее аэродинамических сил. Но иногда, оставив дитя на суке, парит мать и одна.
Представляя кагуана, нельзя не упомянуть о его универсальных зубах. Резцы у кагуана сильно выдвинуты вершинами вперед и зазубрены. Он резцами скоблит не только мякоть плодов, но и… причесывается, как гребешком.
Когда к вечеру кагуан оживает, первым делом приводит к порядок свою смятую во сне, напудренную шерсть. Причесывается, чистится – и все зубами. За сумерки и за ночь кагуан прихорашивается так часто, что его «гребень» быстро забивают обрывки волос. Однако на этот случай предусмотрены специальные щеточки для чистки самого гребня. На конце языка кагуана многочисленные бугорки. Быстро-быстро проводя языком по зубам, он очищает их от волос.
Природа сберегла для науки два вида кагуанов: филиппинского и малайского, который живет в горных лесах Индокитая и на островах Ява, Суматра и Калимантан.
Малайский кагуан нередко ночует и кормится не только в глухих тропических лесах, но и на плантациях кокосовых пальм в довольно обжитых долинах Малайи. Как утверждают, он большой любитель цветов кокосовой пальмы и наносит немалый вред ее плантациям.
Шерстокрыл, или кагуан, летает, планируя сверху вниз на растянутой между лапами перепонке. Мать носит на брюхе нелегкий груз – вцепившегося в ее шерсть (и когтями, и зубами!) детеныша. Современные систематики выделяют кагуанов в особый отряд.
Заканчивая рассказ о кагуане, интересно вспомнить, какие другие животные научились, подобно ему, парить над землей. Птицы, летучие мыши и насекомые (а также некоторые летучие рыбы), обзаведясь машущими крыльями (рыбы – плавниками), летают иначе. А кто парит?
Пять видов сумчатых летяг. Кроме того, тридцать семь видов очень похожих на них белок-летяг, не сумчатых, а из отряда грызунов. Почти все они водятся в Азии, лишь два вида в Северной Америке и один в Северо-Восточной Европе. В Африке тоже есть свои белки-летяги – шилохвостые, восемь видов. Они из другого семейства, чем наши белки-летяги, но летательный аппарат у них такой же: натянутая между лапами складка кожи, своего рода парашют.
Три вида африканских обезьян из рода колобус, прыгая с сука на сук, немного парят в воздухе, их поддерживают на лету гирлянды длинных волос на боках и очень пышное опахало на конце хвоста.
Приобретя в эволюции летательные устройства подобного же рода, устремились в воздух и рептилии, опровергая фактом своего существования известное изречение о том, будто рожденный ползать летать не может. Это одна ящерица с Зондских островов – летающий дракон (ее парашют растягивают не лапы, а ребра, растопыренные в стороны), сосед ее – летающая лягушка (парашют – обширные перепонки между длинными пальцами) и древесная змея из Южной Азии. Эта, вытягиваясь палкой, прыгает с сука вниз и парит на коже, растянутой между раздвинутыми в стороны ребрами.
Ну, а над морем планируют, как известно, летучие рыбы и летающие кальмары.
Звери хищные
Несумчатые хищные звери обитают во всех странах мира. Только в Новой Зеландии и Австралии их никогда прежде не было. Но собак, кошек, лис люди завезли и туда. На Земле, по последним подсчетам, 252 вида хищных зверей. Многие из них разнообразят свою плотоядную диету плодами и даже травой, а некоторые (большая панда) и вовсе, кажется, вегетарианцы.
Прежде на всех хищников человек смотрел как на злейших своих врагов и истреблял их без жалости. Но наука доказала, что хищники в жизни природы не только полезны, а просто необходимы: как санитары и селекционеры, совершенствующие племя нехищных зверей, ибо уничтожают хищники в первую очередь больных и слабых, плохо приспособленных, несущих в себе разные наследственные пороки и дефекты. Поэтому теперь во многих странах от чрезмерного истребления хищников охраняет закон. Но старые традиции и предубеждения против хищного зверья еще живы среди людей. Судьба волков особенно трагична: почти всюду их добивают – без жалости, без угрызений совести и с наивным сознанием полезности этого вредного дела.
О волке и волках
Засады, облавы – пешком и на машинах, вертолетах и самолетах…
И кроме того, у каждого охотника, вооружившегося на зайцев, найдутся два патрона, начиненные картечью или жаканом. Попробуй, разбойник, сунься!
Но картечь разнесет в куски подброшенную в воздух бутылку, а жакан поразит ствол сосны, вызвав в нем искривление годовых колец, очень странное для исследователя, если таковой займется когда-нибудь этим деревом. Волк же вряд ли повстречается охотникам. Он не повстречается им даже не потому, что хитер и осторожен. Просто волк сейчас чрезвычайно редкий зверь. Многие его даже в глаза не видели.
Значит, уместно рассказать, каков он.
Художники, как правило, изображают волка слишком свирепым, слишком кряжистым, слишком нединамичным. Фотография может дать лишь некоторое представление, абрис волка. Волк в зоопарке – печальное животное, над всеми движениями которого довлеет примиренность с необоримой силой плена. В жизни, то есть в лесу, в поле или тундре, волк производит совершенно особое впечатление. Оно, если исключить простительный страх, может быть определено как торжество и благоговение перед таинством соприкосновения с могучей силой дикой природы.
Он, как известно, сер. Но тут, вероятно, слово «серый» надо понимать относительно. В серо-коричневой тундре волк серо-бурый; на серебристом снегу и шерсть его серебрится, на фоне березовых стволов (черных с белым) он теряется, струясь, и шкура его рябит, как кора. Маскировка рассчитана на скорость, ее эффект состоит в том, что уже через минуту наблюдатель теряет представление о расстоянии до волка. Однако при всем своем стремлении к камуфляжу волки большие модники. Если один носит сдержанно-аристократический серый костюм, то другой разнообразит его серебристым воротником или светлой манишкой на груди. Иному очень идет черный или коричневый чепрак на спине – это уж дело вкуса. Даже светлые тундровые волки, которых еще и бессонное солнце полярного дня выбеливает до блеклости (уши у них нередко рыжие!), даже они умудряются сохранить элегантный вид.
Однако шуба есть шуба. Зимой она должна греть, а летом, если уж нельзя ее снять, пусть станет полегче. Так у волков и бывает. К холодам они запасаются подшерстком, очень плотным, ветры и морозы в пятьдесят градусов выдерживает! Весной же линяют. Европейские, азиатские и американские волки, отличаясь лишь тем, что попадает им на обед, по всем остальным статьям схожи. И все-таки двух во всем подобных волков не бывает. Волк растет быстро и уже к первому году набирает 40-45 килограммов. А с третьего года он матереет и приобретает не только еще больший вес (иногда до 70 килограммов!), но и свою, свойственную только ему одному осанку. Это как телосложение у человека, у каждого свое. И опытный волчатник, увидев волка, с которым ему уже приходилось встречаться, обязательно его узнает. Правда, обычно люди, встретив волка, норовят спутать его с собакой. Он, конечно, больше собаки (малолеток пока трогать не будем – это такая инфантильная публика!). Кроме того, если увидите в лесу «собачку», обратите внимание на ее хвост. Он никогда не закручен, а либо приспущен вниз, либо красива струится по горизонтали (это когда у волка хорошее настроение). Затем морда. Пасть волк никогда широко не разевает. (Оказывается, выражение «волчий аппетит» неверно. Волк ест медленно: слишком узкие челюсти. Если же приходится торопиться, он мучительно давится и стонет.)