Нежиться летом на солнышке белка не склонна. День-деньской вверх-вниз и с ветки на ветку. Кормится, просто любопытствует, запасается: сушит грибы, нанизывая их на сучки. Некоторые белки собирают до двух тысяч грибов! Но шампиньонами почему-то пренебрегают.
В 1899 году Морган видел: бельчата, вынутые из гнезда слепыми, когда подросли, без советов матушки пытались «закапывать» орехи в ворс ковра!
Позднее Эйбл-Эйбесфельдт наблюдал, как бельчонок, получив первый в своей жизни орех, зарывал его в укромном углу в комнате. Действовал он, как взрослая белка.
А она в лесу поступает так: раскопав лапками небольшую ямку, кладет в нее орех, затем, надавив мордой и постукивая по ореху верхними резцами, загоняет его еще глубже в землю. Лапками присыпает сверху землей и листьями и уминает их. Так же «закапывал» орех и бельчонок, но в воображаемую землю и листья, и поэтому все его действия «повисали» в воздухе, превращаясь в бесцельную пантомиму. Вообще манипуляции белки с орехами очень интересны.
Прежде всего как находит белка (опытная!) лесные орехи? Она ведь не станет высматривать да выискивать, на какой ветке и за каким из тысячи листьев прячется обойма с орехами. Она поступает так: потревожит куст, и в сторонку: какая ветвь дольше качается, та и тяжелей, на ней и орехи!
Молодая белка грызет все орехи подряд, даже явно гнилые и червивые. Опытная сразу отличает негодные. Колет орех так: пробив в нем дырочку нижними резцами, затем с силой раздвигает их в стороны. Особое устройство мышц и челюсти позволяет ей такое сделать без труда. Скорлупа ореха, словно раздвинутая пинцетом, лопается. Но ведь тоже надо знать, куда кусать, чтобы орех легко лопнул.
«Опытная белка захватывает орех так, чтобы начать работу с самого уязвимого места – неглубокой бороздки на скорлупе. Зверек быстро углубляет ложбинку, поворачивает орех своими „ручками“, еще раз сильно вгрызается в него, и скорлупки падают на землю. Совсем иначе выглядят действия молодой белки… Сначала бельчонок ведет себя так, словно он самый искусный мастер беличьего племени. Схватив орех, он поворачивает его туда-сюда, грызет с большой живостью и спустя некоторое время раскусывает скорлупку. Однако затрачиваемые им усилия крайне неэффективны: вместо того чтобы углублять зубами бороздку, неопытная белка грызет всю поверхность ореха, принимается за работу снова и снова в разных местах и тратит впустую массу энергии. Короче говоря, у белки внутренне запрограммированы такие действия, как умение манипулировать орехом, грызть его и раскусывать, но делать все это наиболее эффективным образом она должна еще научиться на собственном опыте» (Нико Тинберген).
При неурожае кормов белки массами уходят из обжитых мест. Идут не толпами, а обычно на известной дистанции одна от другой, иногда широким фронтом в 100-300 километров. При переправах через реки, даже морские заливы, сбиваются в более плотные стаи и плывут (представьте себе!), подняв хвостики. Многие тонут, но оставшиеся плывут. Благополучно перебравшиеся через водные и иные преграды (города, тундра) бредут дальше со скоростью 3-4 километра в час. Идут, стирая лапы в кровь, погибая в реках, в зубах встречных и преследующих их хищников и от рук человека. «Белка-ходок» – так ее назвали. От родного гнезда, из родного леса, где жить ей завещано вековым опытом предков, она, гонимая голодом или предвестием голода, идет. Но куда? Всем известно, как свято чтут звери свой участок обитания. А она ищет новый. И случается, находит. В двадцатых годах из Сибири на восток ушла большая группа белок. Многие погибли в пути через весьма просторную прикамчатскую тундру. Но многие дошли до лесов Камчатку где никогда раньше белки не встречались. И теперь там живут.
У признанной на пушных аукционах «королевы белок» и здоровье неплохое, хотя сама она «природный носитель возбудителей» разных недугов: энцефалита, туляремии, пастереллеза, рожистой инфекции и пр.
Сорок тысяч полевок и мышей
Нет, это не ругательство. 40 тысяч полевок и мышей насчитали счетчики лесной переписи населения на одном квадратном километре по-летнему зеленого массива. Цифра внушительная. Невольно вообразишь, что, отправившись на тот самый квадратный километр по грибы, то и дело наступаешь на хвосты мышей и полевок.
Но если вы пойдете в лес, то скорей всего, проплутав полдня, даже не увидите ни одной мыши или полевки. Приведенная пятизначная цифра вовсе не свидетельствует о «мышиной напасти», о коей не раз сообщали добросовестные пимены русских летописей: «И всякий злак жрали, и шли везде, и был глад…» Сорок тысяч полевок и мышей на квадратный километр – это нормально и, может быть, даже маловато. Англичанин Элтон, к примеру, не теряя хладнокровия, доносит о 250 полевках на акр, что при соответствующем умножении даст 62 500 полевок на квадратный километр. А Эрнест Уолкер – даже о 12 тысячах полевок на акр – 3 миллиона на квадратном километре! Это, разумеется, уже сверхнорма; такое бывает в годы взрывной вспышки численности упомянутых грызунов.
Когда идешь по лесу, редко-редко ботинок слегка утопнет на мшанике, завалив мелкую, сантиметров десять глубиной, норку полевки. Вообще же этот зверек скрывается понадежней: под каким-нибудь корявым выворотом, куда вы не полезете, в дупле поваленного дерева, под сухой кочкой. Столь же нетребовательны вкусы и большинства лесных мышей, но те одарены некоторыми способностями к лазанью и поэтому, не пренебрегая земляными постройками, селятся порой и наверху: в птичьих гнездах и дуплах.
Мыши-малютки тоже охотно живут в лесах, от Пиренеев до Японии, была бы трава густая и высокая. Эти пяти-, семисантиметровые и пяти-, семиграммовые карлики, лазая по тонким стеблям злаков, обвивают их гибкими хвостиками, как некоторые обезьяны, чтобы застраховать себя от падения.
На стеблях или на ветках, реже в трухлявых пнях и на земле сплетают мыши-малютки из травы шарообразные гнезда. Входа в них нет. Навещая своих мышат, которых выводят в гнездах 3-4 раза в год, мышка всякий раз «ломится», что называется, сквозь стену! Потом дыру заделывает. Обнаружить эти гнезда легко, лишь когда они высохнут и цветом станут отличаться от окружающей зелени. Но к тому времени они пусты: мамаша-малютка успевает вывести и вскормить своих сверхкрохотных детенышей.
Войдя в лес, мы порой удивляемся тишине и неподвижности, которую нарушают лишь птицы. Ни писка, ни возни кругом. Не окаменела же в своих убежищах могущественная армия мышей и полевок! Ведь, чтобы есть, надо бегать, искать.
Но они и бегают. По данным Формозова и Барабаш-Никифорова, домовитая самочка рыжей полевки кормится на пяти сотых гектара, а ее супруг – на площади, впятеро большей. Бродят и мыши. Представляете, какая суета царит на нашем квадратном километре!
Однако тишина кругом… А они тут:
обыкновенная лесная мышь (не серая, как домовая, а буроватая, как полевая мышь, но без черной полосы вдоль хребта, как у полевой) – любительница солнца и света, легко порой расстается с лесом и тем не менее населяет его на огромных пространствах Северной Африки, Западной Европы, Крыма, Кавказа, Урала, севера Казахстана и восточнее до Тувы и, возможно, Саян. Кроме того, она живет еще и в горах Средней Азии;
малоазийская лесная мышь, которая живет в турецких, закавказских и балканских лесах и ведет себя смело и агрессивно: теснит свою «обыкновенную» соседку;
желтогорлая лесная мышь, которую все узнают по охристому пятну на груди, – исключительный европеец;