А кашалот?
Известно, что кашалот способен пребывать под водой не дыша час и полтора. Но как далеко уходит он в глубины морского пространства?
Аварийные суда уже 14 раз поднимали со дна океана у берегов Перу и в других местах оборванные телеграфные кабели с… кашалотами, попавшими в них как в силки! Семь раз такие аварийные ситуации случались на глубинах от 120 до 855, а пять – от 910 до 1128 метров. Возможно, попавшие в беду кашалоты принимали кабель за щупальце спрута. Схватив его зубами и пытаясь вытащить мягкотелого, но неслабого противника из укрытия в подводных скалах, кашалот опутал петлями толстого провода нижнюю челюсть, а затем и хвост, которым усердно помогал себе в борьбе с мнимым чудовищем. И, не сумев освободиться от силков, которые сам на себя накинул, погибал, захлебнувшись.
Если эта догадка верна, то, следовательно, охотничьи рейды часто приводят кашалотов на глубины в километр и больше, где чудовищное давление соленых вод (в сто атмосфер!), казалось, должно было бы сплющить кита и раздавить. Но этого, как ни удивительно, не случается. Почему?
«Величавые киты, что плавают в море воды, в то время как море масла плавает в них» (Фуллер).
Это «масло» и другие жидкости, на 90 процентов наполняющие кита, под давлением, как известно, почти не сжимаются: расплющить кита ста атмосферами невозможно. Не вот легкие, уносящие с поверхности многие кубометры воздуха, грозят глубоко нырнувшему киту опасностями прямыми (могут лопнуть) и косвенными (кессонной болезнью). Но тут мы наблюдаем парадоксальные соотношения: оказывается, что у китов, ныряющих глубоко (кашалот и бутылконос), объем легких относительно вдвое меньше, а у китов, ныряющих неглубоко, напротив, в полтора-два раза больше, чем у сухопутных зверей.
Парадокс в том, что, ныряя глубже, казалось бы, следовало обеспечить себя и большим запасом воздуха, ведь дышать не придется целый час. А мы наблюдаем обратное.
Оттого, что легкие по отношению к общей массе кита невелики, эмболия, или кессонная болезнь, которая погубила многих водолазов, слишком быстро возвращавшихся с глубин, китам не опасна. Ведь тут что происходит: азот, захваченный легкими вместе с воздухом, под большим давлением переходит в кровь, из нее в ткани. При быстром подъеме на поверхность его микроскопические пузыри, внезапно освобождаясь из пересыщенного раствора, так как давление резко падает, закупоривают мелкие кровеносные сосуды и промежутки между клетками. Вот вам и эмболия, тяжелые страдания и часто смерть.
Кашалот же уносит в легких относительно мало воздуха, а с ним и азота. Кроме того, кровь его, плазма и обильные жировые массы обладают, по-видимому, повышенной способностью растворять азот, не позволяя этому газу, так сказать, пузыриться.
Есть и такая гипотеза: в крови кашалота живут какие-то симбиотические микроорганизмы, интенсивно поглощающие азот. Один исследователь обнаружил их будто бы не только у китов, но и в крови свиней, которых корабельные повара держали на палубе. Но другие эксперименты ничего подобного не доказали.
Если воздуха в легких у кашалота относительно меньше, чем, скажем, у дельфина, как может он нырять глубже и продолжительнее, чем дельфин? Тут природа предусмотрела немало хитрых дополнительных конструкций.
Во-первых, запасной резервуар для воздуха кашалот носит в своей чересчур массивной голове. Больше трети всей длины этого кита приходится на нее! Правая его ноздря намертво заросла, но правый носовой проход, пронзающий насквозь спереди назад всю голову, не зарос, а, напротив, как бы разбух, сильно увеличив свой номинальный объем. В нем, утверждают некоторые знатоки, хранит кашалот на всякий случай почти столько же воздуха, как и в легких. Не только для дыхания, но и для звуковой сигнализации и эхолоцирования.
Во-вторых, мельчайшие бронхиоли легких кашалота, усатых китов и клюворылов снабжены кольцевыми сфинктерами – особыми мускулами, которые, сокращаясь, наглухо замыкают легочные альвеолы. Это увеличивает время соприкосновения воздуха с кровью в альвеолах и более полное, следовательно, насыщение ее кислородом. Киты вентилируют свои легкие при выдохе и вдохе на 85-90 процентов их объема, а человек, к примеру, и наземные звери лишь на 15 процентов.
В-третьих, не только в легких можно хранить кислород. Даже у человека его здесь лишь 34 процента, остальное: 41 процент в крови, в гемоглобине, 14 в мускулах, в миоглобине, и 12 в клетках тканей. У китов эти пропорции изменены не в пользу легких: в них лишь 9, в крови – 41, в мускулах – 41, в тканях – 9 процентов кислорода. Миоглобина в мышцах кашалота в 8-9 раз больше, чем, например, у быка.
Крови у китов, особенно у кашалота, очень много. Не вся циркулирует, когда в этом нет особой надобности, а, как говорят, депонирована, то есть хранится до поры в различных сплетениях «чудесных сетей», которыми в изобилии наделено тело кита, в венозных пазухах печени, в мешковидном расширении полой вены и в селезенке.
Чтобы все это обилие крови, когда требуется, из запасных депо перекачать (да еще под давлением!), киту нужен сверхмощный насос. И он у него есть: сердце весьма внушительное. Его параметры метр на метр.
Спрашивается, а зачем кашалоту нырять так глубоко, разве у поверхности мало привлекательной добычи? Нет, не мало, даже больше, чем на глубинах. Но ведь и охотников до этой добычи на поверхности больше – разные киты, дельфины, косатки, акулы, тунцы, морские птицы… Ныряя поглубже и промышляя глубоководных рыб и кальмаров, кашалот там, по существу, вне конкуренции: ведь хищники глубин невелики, среди них нет таких, кто, поедая других, сам не опасался бы более удачливых охотников.
Лишь одного достойного противника встречает кашалот во мраке океанской бездны…
Это спрут – гигантский кальмар, головоногий моллюск (родич улиток – по дальней линии, каракатиц и осьминогов – по ближайшей). В мире беспозвоночных нет никого крупнее гигантских кальмаров: некоторые обладают десятиметровыми щупальцами и весят тонну. Сражения спрутов с кашалотами, которые немногие видели, – самые грандиозные битвы в природе. Ведь и кашалот гигант отменный: в мир он приходит четырехметровым, растет быстро, двадцатиметровые кашалоты прежде встречались нередко, теперь же самые большие – по восемнадцать метров. Даже червь-паразит, который живет в плаценте кашалота, восьмиметровый.
Старый кашалот весит больше 50 тонн, иные и под 100. Его узкая трех-четырехметровая нижняя челюсть вооружена полусотней массивных зубов длиной сантиметров по двадцать и весом по килограмму, иные зубы – по три кило!
Но вот «крики» кашалотов совсем не так внушительны, как сила и рост: короткие щелчки, стоны, похожие на скрип дверных петель, стук быстро печатающей машинки.
Исследования последних лет принесли нам сведения о максимальной скорости кашалота: 37 километров в час. Крейсерская же скорость его дальних передвижений – около 10 километров в час, на кормежках или когда зверь сыт и отдыхает – еще меньше.
Гладкие и серые киты плавают медленнее: 3-5, максимально 11 километров в час. Горбач резвее их. Но самые быстрые пловцы киты-полосатики и дельфины: от 22 до 50 километров в час.
«Ради бога, мистер Чейс! Что случилось?» – Я ответил: «Судно столкнулось с китом, и корпус пробит» (Оуэн Чейс, старший помощник капитана китобойца «Эссекс»).
Год 1820-й: взбешенный кашалот дважды таранил китобоец «Эссекс» и потопил его вместе с командой, кроме тех немногих, что сидели в поврежденной шлюпке.
Небольшие деревянные корабли, соизмеримые по тоннажу с китом, на которых прежде охотились на кашалотов, часто погибали, пробитые головами исполинских зверей. Трудный это был промысел и опасный.
Кашалоты таранили суда, разбивали шлюпки, моряки тонули. Но интересно бы узнать, съел хоть раз кашалот кого-нибудь из этих отважных людей?
Доктор Гаджер, неутомимый исследователь разных странностей в природе, нашел старые описания невероятного происшествия с Джемсом Бартли, китобоем со шхуны «Звезда Востока». Кашалот разбил шлюпку и проглотил Бартли. Позднее, когда кита убили и стали разделывать, в его желудке увидели несчастного матроса. Он пришел в себя и выжил. Только его кожа будто бы потеряла пигменты, стала бледной. Рассказывают, что Бартли, бросив китобойное дело, ездил по ярмаркам Америки и показывал себя за деньги, как нового Иону, явившегося из чрева кита.